Когда ты исчез

— Ой! — Я скривился, пытаясь выдернуть руку, но та держала на удивление крепко.

— Не лезь без спросу в бар, делай все, что скажут, и следи, чтобы клиенты не обижали моих девочек, — фыркнула она с непонятным акцентом. — И самых хорошеньких трахать не смей!

— Ладно, ладно, я понял.

Я с трудом высвободил руку и потер онемевшие пальцы.

Женщина исчезла в дальней комнате, а я удивленно уставился на Мигеля.

— Что вообще происходит?

— Добро пожаловать к мадам Лоле, — он улыбнулся, поднимая рюмку. — Тебя только что приняли на работу.

1 августа

Мужчины-горожане, узнав, что я работаю в борделе, относились ко мне со странной смесью уважения и зависти. Когда я выходил в город за припасами, меня либо старательно не замечали — если были с женами, — либо приветствовали кивком и понимающей улыбкой.

Я быстро привык к своему необычному окружению. Перестал видеть нечто крамольное в том, что связанного подобно бычку бизнесмена хлещут по спине кожаной плеткой. Безо всякого стыда отстегивал от столбика кровати голого полицейского, который умудрился потерять ключи от наручников. Не обращал внимания на священника, эдакого местного Бенни Хилла, который в женском нижнем белье удирал по коридорам от девушек в нарядах французских горничных.

Бордель возник здесь давно, с самого основания поселка, расположенного в сорока пяти минутах езды от Гвадалахары, второго по величине города Мексики, откуда приезжало немало клиентов. У борделя была неплохая репутация. Многие посетители жили совсем рядом — в радиусе двух-трех километров. Некоторые горожане, дождавшись, когда жена уснет, выползали из супружеской постели, а через пару часов возвращались домой с довольной улыбкой на лице.

Для меня же это было место работы, и развлечений я не искал. Покидая Сан-Франциско, поставил перед собой цель — все ошибки Даррена и Саймона оставить в прошлом.

Однако моя жизнь опять перевернулась, когда я влюбился в шлюху.

23 октября

— Ты что, запал на нее, а, hombre?

Я чуть было не свалился с лестницы — Мигель неслышно подкрался сзади.

— Она ж тебе сердце растопчет, — рассмеялся он. — Чики вроде нее по-другому не умеют.

— Не понимаю, о чем ты, — ответил я, соврав нам обоим.

Вкрутил лампочку, сложил стремянку, отнес ее обратно в кладовку и вышел на улицу, чтобы съездить в город и купить новый кабель. Украдкой покосился в сторону окна, и задернутая занавеска чуть заметно шелохнулась. Ужасно хотелось оказаться внутри, вместе с хозяйкой комнаты.

Я не просто запал на нее, я был сражен в самое сердце.

По дороге решил, что те, кто работает на мадам Лолу, — счастливицы. Тощие, азиатки, старухи, европейки, рыжие, лысые, толстухи… На любой вкус и кошелек — они работали в чистом помещении и под охраной.

Другим повезло меньше. Чем ближе к городу я подъезжал, тем больше проституток становилось вокруг: девушки, едва одетые, стояли у обочины или сидели на пластиковых стульях, раздвинув колени, чтобы завлечь клиентов. Другие потрепанными пугалами торчали в поле.

Почти все мужчины, посещавшие заведение мадам Лолы, вели себя с девочками почтительно, хотя некоторые все-таки считали, что за свои деньги имеют право на грубость, если это подогревает возбуждение. Тогда в дело вступали мы с Мигелем.

Я никогда не терпел насилия, особенно по отношению к женщинам. Что моя мать, что мать Дуги — мужчины сломали им жизнь.

Бет ушла от Дуги через пять лет после свадьбы. Я как-то раз приехал домой, а он ужинал с моей семьей, всячески оттягивая возвращение в пустой дом. Меня не было рядом, чтобы его поддержать, поэтому он изливал душу Кэтрин. Хотя вряд ли он рассказал ей главное…

— У меня никогда не будет того же, что у тебя, — заявил Дуги после развода.

Он хотел поставить опустевшую банку из-под пива на стол, но промахнулся.

Кэтрин спала наверху, а мне приходилось выслушивать пьяные бредни.

— А что у меня особенного? — я вздохнул, готовясь выслушать очередную порцию нытья.

— Тебя все любят. У тебя семья…

— И у тебя будет семья. Ты еще встретишь свою половинку.

— Нет, потому что я такой же, как отец. Все мы рано или поздно становимся такими же, как родители, что бы ни делали и как бы ни старались. И ты тоже станешь.

— Что за бредятина… Я не такой, как Дорин, а ты не такой, как твой отец.

— Такой, такой. — Дуги замолчал, задумчиво потирая глаза, и прошептал: — Я ее ударил.

— Кого? Маму?

— Нет. Бет.

— Что? — Наверное, мне послышалось. — «Ударил» — в смысле случайно или намеренно?

— В смысле не просто ударил, а бил.

Дуги стыдливо повесил голову.

Я откинулся на спинку стула, не веря собственным ушам. Он ведь видел, каково приходилось его матери — и все равно решил последовать примеру отца?

— Зачем? — ошалело спросил я.

— Не знаю… Когда я начинаю злиться, то теряю голову, и все происходит само собой. Я ничего не могу поделать.

— Как этого «ничего»! Нельзя бить жену без всякой причины! Так в чем она?

Дуги медленно поднял голову и уставился мне в глаза.

— Уж кому, как не тебе, знать, в чем…

Он вдруг замолчал, взял куртку и вышел. Я неохотно последовал за ним, поддерживая за плечи.