Когда ты исчез

Он поднял кусок дверной рамы над головой, сплюнул и хохотнул. Наверное, эти черные расширенные зрачки и слюнявый рот должны были стать последним, что я увидел бы в этой жизни. Я уже смирился с неизбежным, как вдруг о макушку противника разбилась взявшаяся из ниоткуда настольная лампа. Громила упал на колени, изумленно вытаращив глаза. Его снова саданули лампой по черепу — для верности несколько раз. И он, корчась в конвульсиях, рухнул мордой вниз на мокрый ковер.

Я наконец заметил Лючиану. Ее лицо — все в красных пятнах — спряталось за спутанными волосами. Белье было изодрано в клочья; лампа дрожала в трясущихся руках.

Я подполз к поверженному титану и перевернул его на спину, чтобы унять судороги.

Первые слова, которые Лючиана произнесла в мой адрес, были лишены всяческих эмоций:

— Не трогай его.

— Надо вызвать «скорую».

— Не надо. Он хотел засовывать в меня всякие предметы. Я отказала. А он заявил, что его дочка всегда соглашается — закусывает губы и терпит. Пусть эта тварь сдохнет. Заслужил.

Возразить было нечего. Я промолчал, сосредоточенно глядя, как груда мяса давится собственным языком. Во рту у него забулькали розовые пузыри. Судороги понемногу стихали. Мы наблюдали за агонией вместе. Наконец мозг устал бороться, и душа отлетела, откуда пришла — прямиком в лапы к дьяволу.

Хромая, я спустился и сообщил мадам Лоле о драке в комнате Лючианы, и та с хирургической точностью принялась уничтожать все следы пребывания буйного клиента. Похоже, прибираться подобным образом ей было не впервой.

В режиме автопилота мадам Лола раздала приказы стайке перепуганных девчонок, столпившихся возле двери, и те искрами фейерверка сыпанули в разные стороны.

— Мигель, в грузовике хватит бензина, чтобы добраться до лощины?

— Хватит.

— Bueno[30]. Оттащи его вниз. А вы, остальные, — живо занялись гостями!

Потом мадам Лола посмотрела на Лючиану.

— Кто его так? — спросила она.

Я взял вину на себя, и мадам Лола одобрительно кивнула.

— Хорошо. Теперь избавьтесь от тела.

Прошел час, как мы выехали. Лючиана большую часть дороги молчала, изредка нарушая тишину указаниями и глядя из окна на проплывавшие мимо поля. Мне ужасно хотелось завести разговор, но обстоятельства к тому не располагали — в конце концов, у нас в кузове валялся замотанный в полиэтилен покойник.

Я ехал по проселочным дорогам, подальше от автострад, поражаясь тому, сколько в Лючиане скопилось ярости, чтобы безжалостно забить человека до смерти и смотреть на его агонию. Впрочем, я прекрасно ее понимал. Когда-то со мной творилось то же самое.

— Вон туда, — ткнула Лючиана обломанным ногтем.

Я остановил грузовик на обочине между рядами выжженной кукурузы и достал две лопаты. Земля была сухой и твердой; мы провозились целую вечность, прежде чем выкопали достаточно глубокую яму, чтобы после весенних паводков труп не поплыл по долине полиэтиленовым плотом.

Я из последних сил дернул неподатливое тело за лодыжки и вытащил его из кузова, кое-как доволок по ухабам и спихнул в яму.

Лючиана встала на колени и зачем-то размотала у него на голове пакет. Потом вынула из-за пояса джинсов маленький серебристый пистолет. Я ошалело застыл. Она дважды пальнула покойнику в голову: сперва в левый глаз, потом в правый.

Я отшатнулся, в ушах зазвенело.

— Это визитная карточка здешних банд, — пояснила она. — Пуля в каждом глазу означает, что он видел такое, чего не должен был, — и его наказали. Если тело найдут, полицейские решат, что его прикончили свои же.

Я взволнованно закивал. Лючиана прикрыла лицо пакетом, мы забросали труп землей и кинули лопаты обратно в кузов. Я обернулся. Лючиана почему-то стояла совсем рядом. Она навалилась на меня, придавив ноющие плечи к дверце грузовика, и поцеловала с невиданным прежде жаром. Боль от сломанного носа эхом прострелила все тело, но оно того стоило.

Потом она расстегнула мне пряжку ремня, я стянул с нее футболку. Оба поморщились, задевая ушибы и порезы на опухшей коже в синих, желтых и багровых разводах.

Когда все закончилось, мы так же молча, как приехали, сели в грузовик и отправились обратно в бордель.

23 июля

Каждую ночь Лючиана пробиралась ко мне в постель, и мы неслышно занимались любовью. Медленно и чувственно, в отличие от самого первого раза с горьким привкусом смерти и похоти на языке. Насытившись, она одевалась и, словно ничего и не было, ускользала за дверь.

Мы с Лючианой никогда не обсуждали тот день, когда она убила человека. Мы с ней вообще не разговаривали. Я гадал, почему она приходит: из благодарности или пытаясь меня контролировать. Ее профессия заключалась в том, чтобы отдаваться мужчинам за деньги, поэтому она сама решала, где и когда мы займемся любовью. Не было никаких сомнений, кто в наших отношениях главный.

Впрочем, ее мотивы меня заботили мало. Если я мог дышать с ней одним воздухом и чувствовать рукой ее кожу только во время секса — значит, так тому и быть. Дни складывались в недели, те — в месяцы, и с каждым разом Лючиана проводила в моей комнате все больше времени.