Когда возвращается радуга. Книга 1

— Дальше крохотный клочок зелени среди почти белых песков, искрящихся от солнца так, что глаза слепит. Три пальмы, низкий кустарник и небольшое озеро. Я спускаюсь к нему, но из-за сильной ряби на воде почему-то не могу разобрать отражения, лишь какое-то белое пятно. Погружаю руки в воду, а потом гляжу — да это не мои руки, какие-то чужие, но главное — мужские. И… очень страшно это видеть, но на одной не хватает двух пальцев, и раны, похоже, совсем недавно затянулись, на них такие грубые швы, будто кожу стягивали иголкой и ниткой. А на второй руке — след от кольца, как бывает, когда его долго носишь. А ведь у Августа было на безымянном пальце кольцо, обручальное, — тихо добавила Ирис. — И я всё думаю: может, это и впрямь какой-то знак?

Девы завздыхали, поблёскивая очами. Они и жалели Кекем, у которой по воле судьбы не сложилась жизнь с молодым и весёлым галлом, и жаждали услышать нечто необыкновенное. В жизни так мало встречается чудес; а вдруг это именно тот случай?

Девушка вздохнула.

— Август был так полон жизни… Не мог он умереть просто так! Он же франк, он же… самый галантный галл, он и самому Иблису зубы заговорил бы. — Неожиданно всхлипнула. — А вдруг он не погиб, а спасся? Бродит где-то в песках, потерявший память, и никто, никто не придёт ему на помощь…

Притихшая Рима осторожно присела на край дивана. Задумалась…

Спохватившись, что от неё ждут ответа, тряхнула головой.

— Конечно, я поговорю с мужем. Вот только не знаю, что он на это скажет. Вдруг… пробурчит себе, что просто, мол, женские глупости… Но я расскажу ему всё, непременно!

— На какой руке след от кольца? — вдруг спросила Ильхам.

— На левой, — машинально отозвалась Ирис. Спохватившись, вытянула вперёд руки, оценивающе глянула, как бы вспоминая. — Да, на левой. А на правой — нет указательного и большого пальца, словно срезало.

Её даже передёрнуло от воспоминания.

Ильхам сдвинула брови.

— Филипп говорил, что, скорее всего, в Александрийском посольстве взорвался бочонок с порохом. Или самодельная мина. От этого может не только пальцы — руку оторвать… Рима, скажи это мужу. Сошлись на меня и на Филиппа. Не бойся и не затягивай. Слышишь? Завтра собираемся у…

— У меня, — добавила Айлин-ханум. И подхватила Ирис под руку. — Идём, детка.

— Там и договорим, — пробормотала Ильхам. — Хоть я и не святой Иосиф, но скажу так: трижды видеть один и тот же сон — это неспроста… И не каждому дано, — добавила чуть слышно.

* * *

Следующее утро выдалось дождливым, а потому занятия с эфенди проходили не в саду, как в последние погожие деньки, а в библиотеке.

Это тоже было интересно. Шуршали снаружи по песчаным дорожкам и тутовым листьям частые капли, струились неспешно-ленивые потоки по запотевшим изнутри окнам, тянуло от полуприкрытой двери восхитительной свежестью, и в то же время слегка курилась небольшая жаровня, спасая немолодые кости табиба и бумажные тома и рукописи от излишка сырости. Ровно и весело горели светильники, зажжённые по случаю слишком уж сильной пасмурности.

Ирис закончила писать. Вопросительно глянула на своего эфенди.

Заглянув через её плечо, он пробежал лазами текст и одобрительно улыбнулся.

— Прекрасный почерк, дитя моё. Любишь персидских поэтов? — Девушка зарделась. — Не смущайся. Будет время — мы с тобой поговорим о правилах сложения газелей, и ты сама поймёшь, что для сердца, в котором поэзия заложена от рождения, складывать стихи так же естественно, как для жаворонка петь по утрам. Мир знал немало поэтесс: Сапфо, Аниту Тагейскую, Миро, и Эринн — достойных дочерей Эллады; Энхеданну, аккадскую принцессу, астролога и мистика, писавшую восхитительные гимны, Оно-но Комати, основательницу танка-пятистиший, что по изяществу и лаконичности могут соперничать разве что с рубайями… Вот, послушай:

Печальна жизнь. Удел печальный дан

Нам, смертным всем. Иной не знаем доли.

И что останется?

Лишь голубой туман,

Что от огня над пеплом встанет в поле!

Но больше всего имён поэтесс к нам пришло из далёкой Греции. Кстати, ведь и твоё имя есть в пантеоне тамошних богинь, ты знаешь? — Пожилой лекарь улыбнулся. — Ирис — это не только название цветка, у греков это Ирида, Радуга. Вестница богов, что с быстротой ветра проносится по земле и по небесам, и безбоязненно может заглянуть даже в подземное царство, ибо известно, что однажды, по поручению самого Зевса, она зачерпнула кубок воды из Стикса, реки, опоясывающей страну Мёртвых… У христиан радуга — не что иное, как весть Всевышнего, завет между ним и людьми никогда больше не делать попыток искоренить род людской. У кельтов — знак мира и благоденствия, у славян — мост между миром живых и мёртвых, и нет такого народа, который бы не слагал свои мифы о прекрасном небесном чуде. Ирис… Радуга…

Сухощавая ладонь старца ласково погладила рыжие девичьи пряди, выбившиеся из-под домашней круглой шапочки, расшитой бисером и речным жемчугом.

— А ведь матушка наверняка не зря дала тебе такое имя. Возможно, она хотела, чтоб своим появлением ты приносила радость людям, мир и покой в их сердца и дома. Так и случилось… Что ж, продолжим.