Когда возвращается радуга. Книга 1

— Что ж, это тоже и хорошо, и плохо. Он не может дать о себе весть… Но беспамятного легче принять за безумца — а к таковым в пустыне относятся, как у нас к дервишам: как к святым или блаженным. Уже то, что ему оказали помощь, не бросили в песках, куда, должно быть, он забрёл в беспамятстве, приютили, подлечили — свидетельствует о том, что он среди добрых людей.

Табиб надолго умолк, задумавшись.

Тихонько вздохнув, Ирис притянула к себе очередной лист бумаги и принялась рисовать озерцо с тремя чахлыми пальмочками, и какую-то башенку, вернее сказать — её руины неподалёку.

— Помнишь, я говорил тебе, что дар начнёт просыпаться? — неожиданно подал голос табиб. — Происходит то, что и должно произойти. Но только вот что удивительно: это не дар твоей матери. Это не магия цветочной феи, дитя моё. Подозреваю, что первым в тебе проснулся дар отца, Баязеда.

— А разве…

Ирис сглотнула.

— У него… была магия?

Аслан-бей покачал головой.

— Считалось, что нет. За ним никогда не замечалось ничего, что могло бы свидетельствовать о наличии магических сил. Но, джаным, всё дело в том, что дед и прадед его были пророками, пусть не слишком сильными. Предсказания, причём довольно точные, давались ими в молодые годы, не более: а затем — то ли иссякал поток магии, то ли султаны не торопились поделиться полученными свыше откровениями. Несомненно одно: наследственный дар у них работал. Думаю, Баязед, как и твоя матушка, был только носителем магической искры, не более.

Эфенди обернулся к книжным полкам, поискал что-то взглядом.

— Надо бы кое-что освежить в памяти, тогда и вернёмся к этой теме. Но сейчас хотел бы предостеречь тебя вот в чём, джаным… Ты внимательно слушаешь?

Девушка отложила карандаш.

— Да, эфенди.

— Не торопи свои дары. Со временем они разовьются в полную силу, но подстёгивать их не нужно и даже, порой опасно. Если младенца, пусть с виду и крепкого, раньше положенного срока поставить на ножки и учить ходить, придерживая за ремешки — у него искривятся и ноги, и спина, поскольку скелет и мышцы недостаточно крепки для ходьбы. Так и с магией. Она должна наращиваться крепнуть капля по капле, умение за умением…

Ирис покивала.

— Я поняла, эфенди.

— Очень хорошо. Не пытайся пока как-то войти в сновидения осознанно, и уж тем более не вызывай их. Просто наблюдай. Записывай. Будем вместе изучать твои способности и решать, как их лучше применять. И ещё, джаным…

Аслан-бей опустился на стул, притянул к себе один из рисунков. Помедлил, словно обдумывая что-то.

— Не надо, чтобы кто-то знал о твоём даре. Один ясновидческий сон ещё можно объяснить помощью Всевышнего, избравшего тебя своим орудием; но если подобное повторится, и не раз… Скажу откровенно: тебя начнут бояться. Дар Кассандры — это не только благо, иногда он может стать и проклятьем.

— Не понимаю… — жалобно отозвалась Ирис.

Эфенди вздохнул.

— Кассандра, дочь троянского царя Приама, получила пророческий дар от самого Аполлона, но не спешила ответить богу благосклонностью. Разгневанный олимпиец наслал на неё проклятье: предсказаниям девы больше никто не верил, к тому же они чаще касались событий мрачных и безрадостных. Люди хотят верить в светлое будущее, а когда на них обрушивается беда — винят предсказателя в том, что он «накаркал», притянул это зло.

— Но ведь бывают наверняка и хорошие пророчества? — робко возразила Ирис. — Вот, например… Если я и впрямь видела Августа — это вроде подсказки к тому, что он жив, и можно его найти!

— Это так, дитя моё. Но людям свойственно дольше помнить плохое, нежели хорошее. Кассандру едва не побили камнями из-за того, что она предсказала гибель собственного города; послушай тогда кто всерьёз несчастную девушку, возможно, войны и не случилось бы, но её подняли на смех. А потом, когда гроза разразилась — едва не лишили жизни. Куда проще свалить собственный недогляд или слепоту на пророка, которого, того и гляди, обвинят ещё и в сговоре с дьяволом… Это особенно часто случается у европейцев, поэтому повторюсь, джаным, будь аккуратна в словах.

— Я поняла, эфенди… — Девушка вздохнула. — А что с ней стало потом?

— С Кассандрой? Участь её, увы, печальна. Царь Агамемнон, разрушив Трою, взял царскую дочь себе в наложницы. В некоторых источниках говорится даже, что она успела родить ему двух сыновей… Она умоляла царя быть настороже при возвращении домой, в Микены, и предсказывала гибель и ему, и себе. Но, как ты понимаешь, Агамемнон отнёсся к предостережению пренебрежительно, как к пустым женским страхам. Конечно, дома его ждала супруга, а любая наложница будет бояться встречи с женой господина, понимая, что вряд ли она закончится для неё благополучно. Так и случилось. Осада Трои длилась десять лет, и десять лет Агамемнон ничего не знал о покинутой супруге; и уж конечно, не подозревал, что та давно нашла ему замену. Эгисф, двоюродный брат царя, не побоялся поднять на него руку, расчистив себе тем самым дорогу к микенскому трону. Кассандра погибла от руки неверной царицы, Клитемнестры. Вот такая печальная история, джаным.