Когда возвращается радуга. Книга 2

Не отдавая себе отчёта, Филипп де Камилле, словно в попытке дотянуться за помощью свыше, протянул руку к окну. На раскрытую ладонь лёг солнечный луч, тёплый и ласковый, как улыбка Ирис. И самое холодное сердце во Франкии, кажется, дрогнуло, сжалось — и забилось сильнее.

* * *

Карета ехала лесом, необычным, густым, сказочным. Забыв о печалях — все девушки быстры в перемене настроения! — Ирис восторженно глазела на сочную зелень могучих дубов и грабов, на высоченные «корабельные», как назвал их де Камилле, ели, макушками, казалось, цеплявшиеся за облака… В Османии такого богатства не водилось. Да и здесь, во Франкии, в большинстве своём леса были скромные, невеликие, изрядно прореженные для нужд армии за несколько сотен лет, когда Карлу Великому и его потомкам для очередных походов требовалось оружие — много оружия! — а вмести с ним доспехи, щиты… Кузни и оружейные были перегружены работой. А кузнецам требовался уголь — много угля! Лесам, что, по легендам, ещё пять веков назад были непроходимы и страшны, как в далёкой Тартарии, страшный вред наносили углежоги, вырубая быстрее, чем возрождалась и крепла молодая поросль. Только недавно, в бытность старого короля Филиппа и Старого Герцога Армана д’Эстре, новые леса начали подсаживать, а те, что сохранились — беречь. Уже не было такой потребности в латах, ибо не только пуля из прогрессивной пистоли или мушкета, но и болт из новейшего, механического взведения, арбалета, пробивали кирасы насквозь, а тяжёлым мечам и латам пришли на смену шпаги и эспадроны, облегчённые панцири. Да ещё кольчуги, которые надевались не поверх рубах и свитеров, а под одежду, тайные, подтверждающие лишний раз, что оружейное дело становится более искусством, нежели просто ремеслом…

А лет десять тому назад в Лотарингии обнаружили целые залежи чёрного и бурого горючего камня, который, как показали испытания, ничуть не хуже древесного угля. И похоже, что будущее — за этим, за каменным углем, извлекаемым из необъятных земных недр, а леса Франкии теперь спасены. Остаётся надеяться, что время с людской помощью поможет затянуть зелёным лёгким Франкии нанесённые когда-то человеком раны…

Надо отдать должное: после этих слов Ирис взглянула на Филиппа с невольным уважением. Мало того, что она опять заслушалась, но, оказывается, этому бесстрастному человеку не чужды и поэтические сравнения! «Зелёные лёгкие…» Эфенди понравилось бы.

Грусть постепенно развеялась. Несколько раз кортеж по её просьбе останавливался, потому что из окна кареты обозреть могучие, вздымающиеся к небу вершины, было затруднительно. Не заботясь о сохранности и чистоте платья, девушка с благоговением обнимала толстые стволы, чувствуя, как под корой, пульсируют, словно кровь, токи жизненных соков. Однажды ей даже показалось, что сквозь молодую траву, пробивающуюся через слой слежавшейся листвы, сквозь пласты почвы она видит переплетение корней, уходящее вглубь почти настолько, насколько наземная часть проросла кверху… Но главное — чудилось, что лес с радостью принял её, маленькую цветочную фею, и теперь делится с ней силой, дыханием, жизнью.

И впервые после смерти дорогого эфенди ей захотелось… танцевать. Выплеснуть в движении восторг, благодарность, сделать подарок не только лесу, но и его сущностям — дриадам, речным и ручейковым русалкам, которые, судя по записям в дневниках Аслан-бея, всё ещё водились, просто не показывались людям… Она с трудом подавила в себе этот порыв. Ноги так и горели, но… вряд ли те, кто её сейчас сопровождают, поймут танец правильно. К тому же, как однажды сказал тот же Филипп де Камилле, османские танцы слишком чувственны по сравнению с чопорными европейскими, и, по сути своей предназначены для единственного мужчины, но не для сонма зрителей… Потому-то Ирис ограничилась восхищённым аханьем и кружением по полянам. И, разумеется, не удержалась от того, чтобы выкопать несколько диких первоцветов для своего сада. Граф любезно одолжил ей кинжал — в дороге, несмотря на кажущуюся безопасность, нужно быть готовым ко всему! — а Фрида, раздав мужчинам из сопровождения кое-какую дорожную снедь, притащила для хозяйской «добычи» освобождённую корзинку.

После первой остановки Ирис перестала стесняться. На её вопрос — не сильно ли она их задержит? — граф пожал плечами и ответствовал, что, собственно, жёстких сроков у них нет, время, проведённое в дороге, принадлежит ей и только ей, стало быть, Ирис вольна распоряжаться, как угодно. Пробудут они в пути два дня или неделю — абсолютно несущественно. Если пресветлая гостья Франкии желает поближе ознакомиться с красотами их чудесной страны — можно только одобрить её похвальное намерение.