Когда возвращается радуга. Книга 2

Пьер давился кашей и молчал. Да от него и не ждали ответа, просто выговаривались, как иногда вещают о своих бедах, за неимением собеседников, бутылке с вином или кружке. Уж не с ними ли разговаривал и упившийся эконом, чтобы забыть поскорее то, о чём вспоминать не хочется?

…Бывший трубочист молча жевал, глотал, запивал месиво несвежей водой — некому, видно, было сходить к колодцу или водоносу — … и думал.

Чего так испугалась Мари, войдя к госпоже?

Отчего это раньше госпожа графиня темноты на нюх не выносила и свечи палила, почём зря, а с того самого вечера и за всю неделю ей по свечке в день меняют, не больше? И сидит она днём за наглухо задёрнутыми шторами, сквозь которые и луч не пробьётся, прячется, как умертвие в склепе, а по вечерам так, считай, во тьме пребывает? Еду приносят туда же, и пока сервируют стол либо убирают, сидит у окна, отвернувшись.

Но главное — первая красавица Франкии за это время ни разу не вызвала куафера поправить сложную причёску, платья не переменила — так и сидит в шлафроке, или лежит. Заболела, видишь ли.

Заболела? Пьер встряхнулся, выпав из оцепенения. Оказывается, про шлафрок и болезнь, да про куафера — это кухарка только что проговорила вслух, а он, дурачина, ещё удивился: что-то он такими умными словами думать начал? Совсем сбрендил, как Моррис после своего бренди

А болтливая тётка Клара добавила, что вот раньше, стоило графиньке занедужить, как возле дверей кавалеры слетались, кто с цветами, кто с подарками, и принимала она их, хоть и в постели, но разодетая, как на бал, и напудренная для пущей томной бледности — так девушки-горничные рассказывали. Видно, то не хвори были, а так, выдумка, для пущего приманивания амантов, а вот нынче припёрло хозяйку по-настоящему. Вот только отчего-то лекаря не звали. Али чего постыдного подхватила у очередного любовника?

Договоривши до такой крамолы, кухарка выпучила глаза и прикрыла рот ладонью. Пьер лишь приложил палец к губам и покачал головой: мол, не слышал ничего, не бойся! Попытался долить воды из пустого кувшина — и обнаружил, что руки дрожат не хуже, чем у вдрызг пьяного эконома.

Кажется, у него и зубы стучали. И трясло всего, как в лихоманке. По этой-то причине он не стал ничего говорить об уходе, и просить ничего не стал, лишь молча крепко обнял Клару, подхватил свой узелок и выскочил из особняка дю Мортенов с чёрного хода.

Оглянулся.

Нет, на эту сторону, во внутренний двор, её окна не выходили. Это с красивого фасада поблёскивала дорогой расстекловкой балконная дверь, а за тяжёлыми портьерами трёх высоких окон скрывалась, пряталась ото всего мира… Тварь.

Тупая злобная тварь. Паучиха, затаившаяся в темноте.

Заманивает невинных девушек. Уже троих сожрала, тварь.

Мари, ах, Мари!

Нет, у него не хватит духу влезть через каминную трубу в хозяйскую спальню и просто придушить паучиху. Та, хоть и дрянь, но с виду человек, а он е то что девушке — курице-то шею не свернёт, такой слабак, над ним все смеются… Но и в деревню теперь не сунется. Нечего там делать.Никого он там не найдёт.

Ему нужно в.

Да, он знает, что доносчику достаётся первый кнут. Ничего, шкура у него крепкая, выдержит. Он сильный, хоть с виду и хлипок.

Между тем в Лютеции вовсю бушевала весна. Синела небом, парила маревом с подсыхающих булыжников мостовых и рассыпанных яблок конского навоза, сверкала в свежевымытых окнах, отражалась в каретных стёклах… Пьер растерянно оглянулся. Королевская площадь. Эк его занесло, а он и не заметил! Совсем забыл, что таким простецким, как он, сюда лучше не показываться, а если уж забрёл — жмись к стенам, чтоб господам на глаза не попасться. А он, тютя, впёрся в самый центр, и озирается у всех на виду.

Где же её искать, ту Инквизицию? Все о ней говорят, а как туда попасть — никто не знает. Ведь где-то они находятся, эти страшные подвалы?

На плечо парнишки легла тяжёлая рука. Тот едва не подпрыгнул от страха.

— Здоров бегать, вьюнош.

Ему пришлось задрать голову, чтобы встретиться взглядом с монахом, чьё лицо едва проглядывало их глубин капюшона.

— От самого дома за тобой иду. Хорошо, что остановился, не то пришлось бы заарканить да стреножить… — Словно противореча собственным угрожающим словам, добродушно усмехнулся. — А что нас искать, когда мы у тебя за спиной стоим? Ну, пойдём, поговорим, ежели сам того желаешь.

* * *