Когда возвращается радуга. Книга 3

Пьер судорожно сглотнул. Глаза у него были совершенно дикие.

— Я?

— А кто же? Это же ты послал кинжал, я только помогла! Давай, сосредоточься, тяни его назад!

Но, кажется, от бледного, как мел, парнишки, враз как-то поникшего, толку больше не было. Он не просто выдохся — он… иссяк, в запале вложив в бросок оружия через пространство слишком много сил.

…А ведь Назар рассказывал, что их с Пьером кое-чему успели научить в Инквизиции; что, дескать, и Дары у них какие-то открылись, и святостью, как здесь называют особую магию, сильнейшую, они научились подпитываться. Только Ирис не то, чтобы мимо ушей пропустила, но отложила на потом расспросы. Хоть и заинтересовалась, но от событий прошедшего дня и без того голова шла кругом, а потому — она решила со всем, не до конца осознанным, разобраться завтра, спокойно, обстоятельно. Да вот не вышло.

Там, на кухне, перед чашей, заменившей Назарке хрустальный шар, она сперва не обратила внимания на то, как напряжён этот отрок. Должно быть, флюиды ожесточённой ненависти к обидчику Мари перекрыли, перебили собой особый запах магии. А может, как знать, даже подтолкнули к развитию способности Пьера, до сей поры самого признающего, что Назар-то куда богаче одарён, чем он, задохлик. Одно можно сказать с уверенностью: парнишка был взвинчен, взбудоражен, переполнен желанием что-то сделать, а не только смотреть; а такое состояние часто способствует спонтанным магическим выбросам у начинающих… Впрочем, взвинчены в те минуты были все. Даже Али — Ирис это чувствовала спиной — уставился на дуэлянтов тяжёлым оценивающим взглядом профессионала. Даже Кизил подобрался — и сидел уже не на коленях старой графской няньки, а прямо на столе, закаменев, подобно египетскому сфинксу, и не отрывал взгляда изумрудных глазищ от происходящего в чаше, вернее — в нескольких кварталах от них…

Фигурки казались не такие уж и крошечные, как поначалу: или зрители привыкли, или Назар смог как-то приблизить изображение, так, что даже выражение лиц читалось без труда. Можно было разглядеть, что Филипп де Камилле даже в бою почти не отличался от себя-повседневного: сдержанно-холоден, почти равнодушен, только меж бровей наметились две параллельные морщинки, признак высшей степени сосредоточенности. И, хоть не ко времени, но Ирис невольно задержала внимание на его крепкой фигуре, отнюдь не субтильного аристократического сложения. Тонкий батист рубахи выгодно обрисовывал сильные руки и грудь, распахнутый вырез горловины открывал крепкую шею, вдруг показавшуюся фее такой беззащитной. У проклятого бритта она, по крайней мере, была прикрыта мерзким ошейником, а вот Филипп…

Но в какой-то момент её накрыло спокойствием, уверенностью в себе и в неизбежности победы; и это были чувства не её, а того мужчины, которым она сейчас неосознанно любовалась и… замирала в страхе за него. К чужим эмоциям примешивалась толика сдерживаемого бешенства, которому граф не позволял вырваться наружу, ибо, как полагал, в бою побеждает не азартный или жаждущий мести, а хладнокровный. Даже на расстоянии, даже в такой ситуации способность Ирис ощущать людей, их мысленные посылы, действовала. Мало того, к ней прибавилось нечто новое: считывание мыслей, хоть и обрывочных, и конкретных намерений.

В эту минуту Уильям Сесил и начал отступать в чёрную, почти непроницаемую тень от старой яблони, вроде бы обороняясь, и в то же время… заманивая! И повеяло от лорда-вампира злорадством и нескрываемым торжеством, и убеждённостью, что вот сейчас-то всё между ним и графом решится! Ибо даже инквизиторы, обыскивая его и изъяв все артефакты и оружие, не подумали, что вампирская природа снабдила его кинжалами куда более острыми, и, в сущности, плевать, что магия перекрыта: когти всё равно сработают… Убить врага! И тогда, возможно, его секундант, этот вздорный Келюс, ещё подумает, связываться ли ему…

Тогда-то Ирис и вскрикнула невольно, предупреждая Филиппа:

— Берегись!

И, не раздумывая, послала ему Волну. Так называл когда-то эфенди дивную ауру, специально продуманную им для возможной помощи союзникам на расстоянии: не требующую особых магозатрат, но направленную на обострение всех органов чувств и скрытых возможностей. Накрыв собой сражающего, Волна проходилась по всем его рецепторам чувств, обостряла зрение, даруя способность видеть в темноте, ускоряла реакции настолько, что человеку казалось, будто время вокруг него остановилось; на самом деле это он сам начинал двигаться с удесятерённой скоростью. Если бы могла, Ирис окружила бы своего рыцаря и заступника защитной сферой, но… Непроницаемость её сферы была двусторонняя, через неё не пробилось бы и оружие де Камилле. А отработать этот вид защиты идеально они с эфенди так и не успели. Да и не видели тогда необходимости.

И у неё получилась превосходная Волна! Хоть на занятиях ей не всегда это удавалось, даже когда Али находился в десяти шагах… Должно быть, волнение помогло ей сконцентрироваться и придало сил.