Уж что-что, а собственный магический резерв был у неё весьма неплох. Да и несколько безделушек-амулетов, по привычке таскаемых на себе постоянно, и извлечённых из шкатулки тотчас по возвращении в дом, пригодились. Для пополнения сил ей достаточно оказалось нескольких вдохов-выдохов по особой методике. А дальше… Дальше пришлось утихомиривать своих домочадцев и гостей: утешать Наннет, объясняя, что больше не нужно рыдать, потому что её «Фелиппе» победил, а то, что плечо у него залито кровью — так магия Волны залечит всё быстро; накапать успокоительного, на этот раз для Мэгги; обвешать Пьера двумя медальонами с магическим резервом, приглядеться к его проясняющему взгляду и отправить под Назаркиным началом отдыхать, набираться сил… Утихомирить взбудораженную Фриду и распорядиться всем подать горячего вина со специями и сонными каплями, чтобы домочадцы, наконец, угомонились, разбрелись по спальням, и… завтра, всё остальное завтра!
Когда кухня, наконец, опустела, Кизилка, вспрыгнув на стол, невозмутимо напился из чаши с водой и принялся умываться, чем вызвал у своей хозяйки приступ неконтролируемого смеха. Она хихикала, пока, наконец, не залилась слезами на плече у верного Али. И позволила отвести себя в садик, где всегда чувствовала себя хорошо среди любимых деревьев и трав. Нубиец хорошо помнил уроки почтенного Аслан-бея: у каждого мага — свои места Силы и покоя. У цветочной феи это сад, лес, земля… Именно там ей гораздо легче прийти в себя.
Потом она, успокоившись, долго сидела на скамье, ещё помнившей пышные юбки королевского платья. Бездумно поглаживала льнущую, подтянувшуюся к её рукам пышную траву, и думала: а ведь она волновалась не только из-за исхода поединка, устроенного, чтобы наказать её обидчика. Ей вдруг стало страшно потерять… Филиппа.
И поняла, что в который раз за эту ночь назвала его просто по имени.
Неужели он стал ей небезразличен? И всё потому, что вызвался отстоять её честь, призвал её обидчика к ответу, не смирился с королевским приговором?
Или таким образом он всего лишь…
От нежданной мысли словно обдало морозом.
…лишь исполняет другое повеление Генриха, прокладывая, таким образом, путь к её сердцу?
Она сердито тряхнула головой.
Приказы приказами, король королём — а всё же Филипп де Камилле не походил на угодливого верноподданного, стремящегося исполнять приказы обожаемого монарха любой ценой. Аннет в рассказе о подслушанном разговоре между Генрихом и графом обмолвилась, что Камилле дерзил, вёл себя, в общем-то, не слишком уж почтительно и даже собирался подать в отставку. И вообще… В нынешнем поединке он доказал, что отваги и дерзости ему не занимать, и под маской вечно спокойного уравновешенного флегматика бьётся отважное сердце. Такой Филипп… да, пожалуй, мог даже нравиться.
Он не пел ей сладких песен. Не слагал стихов. Не взывал поминутно: «Богиня!» и не бросал пламенных взоров. Просто был рядом, когда мог, и без раздумий приходил на помощь.
А эфенди учил: «Суди человека по делам, душа моя!»
Ах, как всё сложно…
Оказывается, уже светало. Ирис вздохнула, подставила лицо первым солнечным лучам… и поняла, что совершенно не хочет спать. Должно быть, она и впрямь научилась и вовремя пополнять резерв, и разумно тратить Силу. А, возможно, и набирает постепенно мощь, развиваясь, как маг. Если уж Назар со своим побратимом, попав под крыло брата Тука, открыли в себе удивительные способности, то ей, ученице прославленного лекаря, практикующей фее и травнице, тем более прямая дорога к развитию. А вот интересно, что сказал бы де Камилле, узнав…
Минуту. Да ведь он знает, что она фея. И ещё ни разу не показал своего неодобрения. Даже сдержанно восхитился её способностями — там, в лесу, когда ей удалось получить чудесный эликсир.
А у Джафара она так и не спросила о его отношении к магии. Потому что догадывалась об ответе.
Кажется, она задремала прямо на скамейке. И почти не помнила, как Али перенёс её в дом, как хлопотала над ней Фрида…
А после полудня, когда, так и не дождавшись новостей от Бомарше, она решила навестить его сама и даже принялась за сборы — граф Филипп де Камилле прибыл к ней лично. Вошёл в небольшую гостиную, спокойный, сдержанный, как всегда. Безупречный. Лишь правая рука несколько скованна в движениях…
Отчего-то Ирис разволновалась. И в то же время порадовалась, что на ней — новое платье, изысканное, не слишком открытое, удивительно ей шедшее и оттеняющее её рыжую гриву. Однако, должно быть, от волнения заговорила не о погоде или о чём-то несущественном, как принято в обычных светских беседах, а спросила, несколько стесняясь:
— Вы, должно быть, прибыли за Наннет, господин граф?
— А она у вас? С ней всё в порядке?
И за невольно дрогнувший голос, за неподдельное волнение на лице Ирис сразу же простила ему все давнишние обиды. В сущности — незначительные и пустейшие.