Когда возвращается радуга. Книга 3

Не в порядке, господин Арман. Но это пройдёт. Сейчас пройдёт. В конце концов, она не желторотый плаксивый юнга, сбежавший в море от богатеньких родителей, она умеет взять себя в руки. Надо просто… просто перешагнуть через воспоминание, причинявшее боль. Сперва отодвинуть его по времени, припомнить, что случилось после того, как она, так же, как сейчас, бесившаяся тогда в камышах на берегу, заставила себя отвернуться и уйти…

Тогда с ней на берегу, откуда ни возьмись, появился Мастер Жан. И, кажется, даже пытался её утешить, причём как-то странно, иносказательно…

Она задышала спокойнее, стараясь отвлечься, воскрешая в памяти подробности встречи. Лишь бы не думать о тех, кто оставался в лодке. Кто, возможно, и сейчас… Нет! Не думать. Мастер Жан — вот на ком надо сосредоточиться целиком и полностью. Что он там делал, на берегу? Тоже подглядывал? Чтобы быть на подхвате и заменить Генриха, если тот не справится? Фу, глупости какие…

Но, в самом деле, откуда там взялся кузен и двойник короля?

Аннет невольно замедлила шаг, не замечая, что спутник, не сводивший с неё глаз, подстроился к её скорости ходьбы. Она даже не обратила внимания на то, что у одной их небольших боковых дверок, которые нет-нет, да и встречались в коридорчике для слуг, Арман д’Эстре приостановился, заглянул в крошечное оконце и потянул её за рукав. Просто машинально остановилась. Слишком была занята выуживанием из памяти деталей, показавшихся вдруг невероятно важными. Но почему?

Почему там, на берегу, сердце её подпрыгнуло при виде королевского двойника, будто это и был сам Генрих?

А ведь она, как рассудительная женщина, не поддалась первому порыву, не бросилась к нему, плача от радости: «Это ты!» Увидела знакомый шрам над бровью — давнишнюю примету Жана-кузнеца, руки, ещё хранящие следы работы в мастерской… Нет, всё-таки это Мастер Жан вышел ей навстречу.

«Говорят, разноглазые коты приманивают удачу…»

Она судорожно глотнула воздух. Да, да, из кустов выпрыгнул белый котёнок, такой разноглазый, и вскарабкался прямо по штанине Жана ему в руки! Не тот ли самый, о котором совсем недавно…

«Хотите погладить, Аннет? Говорят, разноглазые коты приманивают удачу…»

Жан Дюмон-Лорентье-Валуа, кузен и «второе Я» короля, никогда не называл её просто по имени. Всегда с почтением: «сударыня», «госпожа маркиза»… Словно подчёркивал лишний раз, что он — не Генрих; да и правильно делал, потому что даже мимика, даже жесты были у них с венценосным родственником схожи до головокружения. Мог бы и не стараться, ведь рядом с ним, с Мастером Жаном, сердце маркизы так не подпрыгивало, не выскакивало из груди, как при виде короля.

«Терпение и время поставят всё на места, поверьте, дорогая».

И так мягко и настойчиво, грустно и с оттенком нежности звучало последнее слово… Почему, почему она не обратила тогда на это внимание, не задумалась, не поняла, что, возможно, он пытался ей что-то сказать…

Он?

Ноги Аннет подогнулись. Опустившись в изнеможении на каменный пол, она беззвучно разрыдалась. Да будьте вы неладны, и Генрих, и Старый Герцог… За что вы её так мучаете? Зачем опять подкинули дуру-надежду?

***

Сильные руки подняли её, обняли, ласково погладили по голове…

— Тише, дорогая маркиза, тише…

— Ген…

Аннет прикусила язык.

— Мастер Жан? Ох, простите, господин Дюмон…

— Да будет вам, — устало отозвался кузен короля. — Хватит уж церемоний. Не вам одной сейчас тяжело, Аннет. Однако… тише, прошу вас. Смотрите, мы здесь уже не одни…

Он развернул её к смотровому оконцу в дубовой панели. Удержавшись от позорного шмыганья носом, маркиза поспешно уткнулась в платочек, чтобы заодно приглушить дыхание, и заглянула в кабинет Генриха. За её плечом, надёжный, как скала, возвышался Мастер Жан, по другую сторону внимательно всматривался в разворачивающееся за тайной дверью действо Старый Герцог. Глаза его, янтарно-жёлтые, слабо светились в полусумраке коридора.

Аннет с трудом удержалась от вопроса: а что, собственно, вы здесь делаете, господин Дюмон? Но лишь обернулась, поймала устремлённый мимо неё взгляд, полный муки — и прикусила язык. Словно не ей одной мучительно тяжело наблюдать встречу Генриха и Бесс, словно… Дикая мысль пришла ей в голову. Казалось, этот мужчина, становящийся временами таким же могущественным, как сам король, сейчас мучился от бессилия, не желая видеть, но причиняя боль самому себе намеренно.

Она услышала резкий голос женщины — и повернулась к окошку, более не оборачиваясь, холодея от внезапного озарения. Значит, там, в лодке на пруду, с бриттской королевой жарко целовался тот, кто сейчас затаил дыхание за её плечом?

… - Это немыслимо! — с едва сдерживаемым гневом говорила Бесс. — Моих наместников вешают, режут, топят, их семейства вырезают, их дома разоряют и предают огню! Моя армия превратилась в посмешище: чьё-то злое колдовство разъело железо, и доблестные бритты лишились оружия и доспехов и вынуждены были обороняться голыми руками…