Когда запоют мертвецы

Магнус вдруг поймал себя на том, что не дышит. Он смотрел в лицо покойницы, на ее свалявшиеся в колтуны волосы, похожие на овечью шерсть после зимы, на платье с пятнами земли, и ждал ответа.

Эйрик всегда сперва пытался договориться с драугами. Хотя считалось, что в оживших мертвецах не осталось ни крупицы бессмертной человеческой души, давно отлетевшей в Царствие Божье, Эйрик верил, что смерть сама по себе не делает людей злыми. В этой его вере было, пожалуй, больше христианского, чем в рассуждениях большинства пасторов, что слышал Магнус. Может, поэтому он доверял своему другу, даже когда не до конца понимал его мотивы.

Нечеловеческим усилием Гюнна прекратила вращать глазами. Не моргая, она уставилась на старшую дочь Сигрид – ту, что сидела ближе всех к матери и прижимала к себе сверток с младенцем. Несколько раз мертвая женщина силилась открыть рот, но ее губы точно слиплись, а из груди доносилось лишь мычание, от которого даже Магнуса пробирала дрожь.

– Налей-ка гостье воды, – велел Эйрик вдове. Хотя голос его звучал учтиво, взгляда от покойницы он не отводил ни на секунду. Сигрид попыталась встать, но от страха ноги ее не держали, и она снова рухнула на кровать, так что просьбу пришлось исполнять Магнусу. Он осторожно поднес Гюнне черпак, стараясь, чтобы рука не дрожала и вода не расплескалась. Покойница на посуду так и не взглянула, лишь нащупала холодными твердыми пальцами сначала кисть священника, а затем ручку черпака. Конечности Гюнны гнулись плохо – она с видимым трудом, помогая себе другой рукой, согнула локоть, чтобы дотянуться до края посуды, а губы и зубы раздвинула пальцами. Наконец женщине удалось сделать несколько больших глотков, и внутри у нее что-то забулькало и забурлило, как в горячем источнике.

Допив воду, Гюнна вытерла рукавом синюшный рот и повернула голову сначала в сторону Эйрика, а затем внимательно осмотрела каждого из детей Сигрид. Когда она заговорила, голос звучал глухо и тихо, а внутри все еще клокотала жидкость.

– Корт извел моих детей. Я изведу его род.

Эйрик опередил Магнуса. Последний полагал, что двигаться Гюнна будет неуклюже и неспешно, но она с неожиданной прытью кинулась вперед, на девочку с младенцем, вероятно, найдя в ней самую легкую мишень. Однако Эйрик ловко наступил ей на юбку, и покойница, споткнувшись, рухнула на пол с таким грохотом, будто весила как дюжина баранов. В один прыжок Эйрик оказался в углу, где дети справляли нужду, и, схватив ведро, выплеснул его содержимое на спину драугу. Магнус инстинктивно отскочил назад, чтобы на него не попали нечистоты. Он не терпел никакой грязи на коже или одежде, отчего не раз становился предметом шуток в семинарии. Даже под угрозой смерти больше всего Магнус опасался испачкать свой плащ.

Вонь в бадстове встала неимоверная, а Гюнна завопила так отчаянно, словно на нее выплеснули горячую смолу. Вскочив на ноги, она стала хлопать себя руками – так люди пытаются стряхнуть шальную искру. Покойница вышибла дверь, отступая, и хотела броситься наутек, но Эйрик схватил ее поперек талии и повалил. Хотя он встал коленями прямо ей на грудь, а руками крепко вдавил запястья в землю, было видно, сколько сил надо, чтобы удержать драуга. Гюнна сопротивлялась так яростно и выла так безумно, что Магнус на мгновение даже забыл о смраде, который исходил от ее тела. Она пыталась укусить Эйрика, пнуть его, отбросить от себя и все всхлипывала: «Печет, печет», словно моча причиняла ей настоящую боль.

– Платок давай! – рявкнул Эйрик. Магнус замешкался и не сразу вспомнил, что спрятано у него под кофтой. Белизна засияла во тьме, как если бы нитями для платка служил отраженный от снега лунный свет. Эйрик одной рукой выхватил ткань из рук приятеля – для этого ему пришлось отпустить запястье Гюнны. Покойница уже потянулась, чтобы схватить его за горло, но замерла, уставившись на платок. Чистота его завораживала, притягивала взгляд. Странно, что накануне Магнус не нашел в нем ничего примечательного – просто аккуратная вещица, сотканная руками, знавшими толк в кропотливой работе…

– Красота какая, а? – ухмыльнулся Эйрик, тяжело дыша после драки. – Что скажешь? Вот и синяки тебе прикрыть в самый раз.

Гюнна бережно коснулась полотна пальцами с короткими грязными ногтями, прикрыла глаза, потерлась щекой о белую материю. Эйрик позволил ей завладеть одним концом платка, а затем зачерпнул горсть жирной весенней земли и размазал ее по другому краю. На это было так больно смотреть, что Магнус коротко вскрикнул вместе с Гюнной.

– Теперь ступай и выстирай его как следует, – велел Эйрик, поднимаясь на ноги.

Гюнна осталась сидеть на земле. Потерянная и грустная, она переводила взгляд с чистого конца платка на грязный. Будь она человеком, Магнус решил бы, что женщина вот-вот расплачется. Ему отчего-то стало ее жаль, хотя не далее, чем минуту назад Гюнна поклялась извести весь род Корта, начиная с детей. Если бы пасторы не остановили ее, наутро в доме вдовы лежало бы еще девять тел – ведь, погибни дети, Сигрид, без сомнения, тоже наложила бы на себя руки.