Когда запоют мертвецы

Но прямо сейчас Гюнна сидела на пятках, баюкая красивый белый платок, один край которого был испачкан в земле, и подвывала, как раненый тюлень. Вид у нее был такой жалкий, словно, кроме этой вещи, ничего у нее на земле не осталось.

– Из-за Корта все мои детки умерли, – прошептала она. – А его дети, значит, ходят по земле и радуются. Как же так, Эйрик из Вохсоса? Разве это справедливо?

– Совсем несправедливо, – признал Эйрик, отряхиваясь. – Теперь ступай. Тебе предстоит длинный путь.

* * *

Магнус так и не понял, как получилось, что возвращались они в утренних сумерках. Так бывает, когда время будто проваливается куда-то – точно идешь себе, идешь по отмели, и вдруг под ногой образуется пропасть. Рассвет выдался скомканный и серый. Всхлипывая и причитая, Гюнна пошла на юг, прижимая к себе белый, грязный с одного края платок. Священники вернулись в дом Сигрид и еще долго успокаивали вдову и ее детей. От испуга женщине даже показалось, что ее старшенькая нечаянно задушила младенца, слишком тесно прижав к себе, но, к счастью, ребенок просто уснул. По просьбе Сигрид пасторы прочитали с ней и детьми молитвы и благословили дом. Эйрик пообещал, что Гюнна больше не вернется, хотя Магнус так и не понял, с чего он так в этом уверен. В конце концов, платок испачкался не сильно: одной стирки будет достаточно, чтобы ткань вновь стала белой. Вслух он этого, конечно, не сказал – не хватало еще встревожить Сигрид, которой и без того досталось.

Наконец измотанные Эйрик и Магнус покинули дом вдовы. Лауга встретила их на пороге с фонарем. Она напряженно всматривалась в рассветную мглу, и лицо у нее окаменело от тревоги. Только при виде пасторов, живых и невредимых, черты молодой женщины смягчились, лоб разгладился. Магнуса тоже затопило чувство радости и облегчения. Ему хотелось подойти и заключить Лаугу в объятия, снова ощутить успокоительное тепло ее тела и летний запах кожи.

– Спасибо за подарок, мастерица, – утомленно улыбнулся Эйрик.

Лауга коротко кивнула:

– Рада, что сгодился, преподобный. Я приготовила нам коней.

Магнус был слишком уставшим и разбитым, чтобы спрашивать, куда они направляются. Лауга вывела из стойла черного коня Эйрика, его пегую кобылку и собственную высокую и хорошо сложенную лошадку. Магнус сначала подсадил в седло Лаугу, воспользовавшись возможностью прикоснуться к ее колену, и только потом запрыгнул сам. Они покидали хутор бок о бок, так рано, что никто из работников, кроме пастуха, еще не поднялся с постели. Кони, все еще сонные, шли вялым пыльным шагом, низко опустив головы к самой земле.

Они двигались на север, к хутору, где жила замученная Гюнна – озлобленная, нелюбимая соседями. Любила ли она Корта? Тосковала ли по его визитам длинными одинокими вечерами?

– Что мы хотим найти у Гюнны? – спросил Магнус. В голове его плавал вязкий туман – отличная почва для видений самого неприглядного толка. Приходилось глаза держать широко открытыми и время от времени поглядывать на Лаугу, чтобы освежиться и не дать себе познакомиться с будущим раньше, чем оно наступит.

– Не хотим, но найдем, – мрачно хмыкнул Эйрик. – Печально, что Гюнна не пожелала договориться.

– Благородно с вашей стороны, преподобный, было сперва попытаться урезонить драуга. – Лауга улыбалась так странно, что неясно было, шутит она или говорит всерьез.

Эйрик таким вопросом задаваться не стал.

– Я просто довольно ленив, дитя мое. Не люблю тратить попусту свою силу, если можно обойтись словами. К сожалению, иногда слов недостаточно.

– Погоди, – нахмурился Магнус, – откуда ты узнала, что там был драуг?

Он не смог вспомнить, где была Лауга, когда они с Эйриком покинули ее дом, но в бадстове Сигрид ее совершенно точно не было. Может, конечно, она скрывалась неподалеку и заметила, как Гюнна подходит к дверям. Весьма неосторожно с ее стороны разгуливать по ночам, зная, что во тьме поджидает опасность!

Лауга сконфуженно пожала плечами и отвела взгляд. Эйрик громко и неучтиво хохотнул.

– Для духовидца, мой друг, ты поразительно непрозорлив. Мы имеем дело с чрезвычайно наблюдательной молодой особой…

Дом Гюнны выглядел так же печально, как до того. Наверняка это место навевало тоску, даже когда в нем кто-то жил. Нищета и ежечасная борьба за выживание изматывают даже тех, кто наблюдает за этой борьбой со стороны, не участвуя в ней. Гюнна прожила одинокую жизнь, полную боли и обид. Возможно, Корт был единственным, кто проявлял к ней доброту, да и то лишь в корыстных целях.

На подступах к хутору лошади встали как вкопанные, и все, кроме коня Эйрика, отказались идти дальше. Казалось, их пугает сама земля. Пришлось спешиться. В молчании троица отыскала в сарае старый заступ с проржавевшим полотном. Магнус уже догадывался, что именно они отыщут в маленькой делянке за домом, где рос любисток и тимьян. Он принялся копать сам, потому что сидеть в бездействии казалось невыносимым.