Когда зацветет сакура…

– Я вас понял, – нахмурив брови, произнес Белоцерковский. Другой бы человек вызвал у него симпатию, проявив подобную заинтересованность, но только не этот. Как ему объяснили, то был американский разведчик. Однако Антону Антоновичу было велено держаться в разговоре с этим Гором уверенно, потому он пытался ничем не выдать себя. – Прежде чем ответить на ваш вопрос, я должен сказать, что позже древнерусский текст перевел еще Майков…

– А потом Заболоцкий! – подсказал ему кто-то из зала.

– Совершенно верно, и Заболоцкий, – подтвердил ученый. – Да, вы правы: время берет свое, и, может быть, действительно настала пора лексически освежить текст, придать ему современное звучание. Но так может думать поэт, но я не поэт, а ученый, и для меня оригинал превыше всего. Это то же самое, если прочитать Пушкина на английском… Ведь при переводе обязательно что-то уйдет, в первую очередь то, что делает пушкинские произведения гениальными. Исчезнет тот ослепительный блеск и ювелирная точность фразы, тот неповторимый аромат слов и стремительный полет мысли… В конце концов, особенный вкус речи поэта… Так что я всегда выступаю за приоритет оригинала – и тут я ортодокс. Нет – пожалуйста, пусть переводят, но, чтобы понять глубинную суть произведения и проникнуться его духом, нужно всегда обращаться к источнику…

– Я с вами согласен! – сказал Блэквуд. – У меня тут еще есть парочка вопросов, но я не хочу утомлять публику. Разрешите подойти к вам после лекции?

Белоцерковский кивнул.

Они разместились в небольшой комнатке за сценой, где обычно переодевались артисты, и разговаривали. На этот раз своего агента Блэквуд оставил за дверью, велев ему, коли что, тут же подать сигнал. Вот он и стоял, терпеливо вслушиваясь в тишину.

Разговор Блэквуд по привычке начал издалека. Сказал, что завидует Белоцерковскому, который занимается своим любимым делом.

– Я бы тоже с удовольствием занялся наукой, если бы у меня было время, – сказал он. – Знаете, учась в Оксфорде, я полюбил русскую литературу… В ней столько загадок. Взять того же Достоевского. Вы думаете, философы случайно обращаются к его произведениям? Да нет же! – сам себе ответил он. – Там они постоянно ищут пищу для ума. Потому что в них заложено много идей, которые они пытаются развить в философские доктрины. Взять того же Ницше…

И он привел в качестве примера некоторые его умозаключения, которые, по мнению Блэквуда, были не чем иным, как продолжением мысли Достоевского. После этого он начал говорить об экзистенциалистах, чьи идеи он также считает вторичными по отношению к заложенной в книгах писателя философии.

Слушать американца было интересно, но, к великому своему сожалению, Белоцерковский понимал, что это все – удачный прием разведчика, с помощью которого он пытался расположить его к себе. «Был бы перед ним повар, он бы непременно заговорил о салатах, – подумал Антон Антонович. – Опытный человек знает, кого чем взять. И меня бы, наверное, взял, если бы не эти чекисты. В общем-то спасибо им, а то, глядишь, и не устоял бы под натиском этого Гора, взял бы на душу грех… Хотя грех ли это, когда нужно остановить зло? А атомная бомба и есть это зло. При этом великое! Гор уверял его, что если это оружие попадет в руки “совдеповцам” – так они, эмигранты, называли всех советских, – то это будет катастрофа для всего мира. Ну а они, американцы, разве лучше? Да, Япония заслужила великой кары за свои злодеяния, но зачем нужно было сбрасывать на ее города атомные бомбы? Ведь после победы над Гитлером ее можно было взять голыми руками. Ну, допустим, она была сильна, но не настолько же, чтобы ее не одолеть. Выходит, и американцы – те еще грешники. Столько мирных людей уничтожить! Да как после этого можно спокойно спать? Но ведь спят!.. И это страшно. Получается, что один волк решил прикинуться лисой, чтобы перехитрить другого. Да оба они волки, оба. И эта Америка, и Советский Союз. Волки в овечьей шкуре, затеявшие смертельную игру. В эту игру и его, Белоцерковского, хотят втянуть. Теперь вот приходится думать, что делать. Нет, шпионить на американцев он не намерен. Так я сейчас этому Гору и скажу, а там будь что будет…»

– Вы, я думаю, пришли не для того, чтобы говорить о русской литературе… – оборвал американца на полуслове Белоцерковский.

Тот улыбнулся.

– Ну почему же! – воскликнул он. – Я рад возможности пообщаться с умным человеком… Понимаете, сейчас я работаю в системе, где доброта и гуманизм не являются приоритетными вещами…

– Это в Красном Кресте-то? – осторожно произнес ученый. – А я всегда считал, что эта организация держится именно на этих идеалах.

Блэквуд внимательно посмотрел на собеседника.

– Ну в общем-то да, – поспешил исправить свою ошибку он. – Но гуманитарная помощь не единственное, что волнует… гм… Красный Крест. Есть много и других проблем.