Когда зацветет сакура…

– В основном политические… – наконец сказал он. – А куда их девать? Не кормить же такую ораву – вот их и того…

Жаков был поражен. Он слышал, что над политическими в лагерях издевались, но не до такой же степени! Ему не хотелось верить – а вдруг майор не врет?

– Ладно, мы ничего этого не слышали, – неожиданно заключил он. – А вам, майор, я посоветую никому больше об этом не рассказывать…

– Понятное дело, – кивнул ученый. – Может, и вам я зря это рассказал. Но все как-то к месту получилось.

– Может быть, может быть… – задумчиво произнес Алексей, для которого рассказ ученого явился полной неожиданностью. – Но я вас предупредил: больше никому!

Придет время, и Жаков узнает о том, что после капитуляции Японии руководство «отряда 731» передало американцам всю документацию, касающуюся секретных разработок бактериологического оружия, в обмен на свою свободу. Эти разработки США потом использовали при создании собственного бактериологического оружия.

Глава двенадцатая

1

Поезд шел тяжело, протяжно и бестолково поскрипывая ржавыми тормозами. Впереди, раздувая щеки и изредка хрипло откашливаясь, с одышкой, натужно тащил состав старенький паровоз. За окном было тускло и по-сиротски уныло, и лишь попадавшиеся время от времени на пути небольшие селения вносили в этот безликий пейзаж некую живинку. Возле иных из селений поезд останавливался, принимая на борт редких пассажиров. В основном то были крестьяне и мелкие ремесленники, неведомо зачем решившие оторваться от насиженных мест.

– Черт возьми, как же медленно мы едем! – проговорил Бортник, усаживаясь за накрытый стол. Пришло время обедать, и старшой позвал Жору с Цоем в купе, оставив в коридоре Алексея, который успел к тому времени перекусить.

Козырев ухмыльнулся.

– Ты скажи спасибо, что мы еще едем. А то мне говорили, что эти здешние поезда чаще стоят, чем идут.

– Это верно, – сказал Жора. – Топлива нет, грузов нет – разруха, одним словом.

– Мы такое в свое время пережили и корейцы переживут, – открывая банку с тушенкой, произнес старшой. – Доставай галеты, что сидишь? – обратился он к Бортнику.

Тот вздохнул.

– Как же мне надоели эти чертовы галеты! Сейчас бы сюда хлебушка из ржаницы да к нему сальце в придачу, – мечтательно проговорил он.

– Про сало не знаю, а за хлебом мог бы и в ресторан сходить. Хотя нет, отставить… – тут же спохватился москвич. – Вагон я запретил покидать – не ровен час…

Жаков не слышал, о чем они там говорили. Здесь, в коридоре, была своя жизнь. Устав сидеть по своим норам, пассажиры высыпали из купе и теперь, стоя у запотевших окон, о чем-то тихо переговаривались. Тут же возились их дети, мешая снующим взад-вперед проводникам.

Алексей с детства привык к такой обстановке, и она его не тяготила. Правда, с годами немного уставал от шума, поэтому часто, вместо того чтобы поболтать с соседями, ему хотелось побыть одному. Вот так постоять у грязного запотевшего окна и о чем-то подумать. Здесь покойно, здесь тебя не донимают докучливые соседи своими разговорами. Думай, дыши, радуйся жизни! Наверное, это и есть то состояние, к которому невольно стремится человек, устав от мирской суеты.

И он подумал о Нине… О том, как они с ней вернутся домой, как их встретит родня, как они сядут за стол и выпьют за возвращение. А еще за будущую счастливую жизнь. Третьим же тостом они помянут тех своих товарищей, которых потеряли на фронте. Их много, так что всех и не упомнишь. Но вспомнить надо, и за каждого из них надо выпить, чтобы земля была им пухом и чтобы у самих на душе было легко от того, что они не забывают боевых друзей. Ну и что из того, что придется хватить лишку, – за это никто не осудит. Это – святое…

Мимо, слегка задев Алексея пустым подносом, прошмыгнула проводница.

– Одну минутку! – остановил ее капитан. – Скажите, тот тип не появлялся больше в вагоне?

Женщина посмотрела на него с недоумением.

– Какой тип? – спросила она и тут же: – А, тот, что в светлом пиджаке? Не-а, не было. Если бы приходил, я бы обязательно вам сообщила.