Когда завтра настанет вновь

– Если ты о том, было ли у нас что-то, можешь успокоиться, – наконец изрекла я. – Или опять скажешь, будто ничего такого не думала?

– Но что-то ведь было? – спросила Рок, выразительно глядя на черничный браслет на моём запястье.

– Свидание.

– Хорошее свидание?

– Будет что вспомнить в потустороннем мире, если вдруг провалюсь, – сдержанно откликнулась я, помешивая содержимое пиалы деревянной ложечкой.

– Уж постарайся не провалиться. Будет как-то обидно столько времени бегать от стражи и порождений Дикой Охоты, а потом умереть, потому что ты тупо накосячила.

– Зато если я всё сделаю правильно, а потом просто умру от страха при виде Повелителя Кошмаров – согласись, будет не так уж и обидно.

– А мне служить жилеткой для твоего брата и новообретённого парня? Нет уж, спасибо, не надо мне такого счастья.

Засмеялись мы вместе. Следом я бережно, стараясь не расплескать содержимое, взяла пиалу двумя руками. Аккуратно переступив через серебряные линии, поставила её в середину трикветра – и, вернувшись к Рок, потянула баньши к Французику.

– Вам пора, – произнесла я, приблизившись к открытому окну. На переднем сиденье ждал Эш, на заднем застыл Питер, наблюдавший за мной через стекло. – Отъезжайте по этой дороге так далеко, чтобы вы перестали меня видеть. Там и стойте. Когда всё закончится, я пошлю сигнальный огонёк. И не медлите: как только я активирую печать, стража установит моё местонахождение. Мы должны уехать из Ахорка до того, как они прибудут сюда.

– Не хочу тебя бросать, – проговорил Питер хмуро.

– Вы не бросаете меня, а прикрываете.

Рок коротко обняла меня. Ничего не сказав, села вперёд, рядом с Эшем – тот тоскливо всматривался в моё лицо, обернувшись через плечо. Питер же, поймав мою руку, легонько поцеловал внутреннюю сторону запястья, там, где оно переходило в ладонь:

– Помни мои сегодняшние слова, ладно?

Я силой растянула губы в улыбке, надеясь, что она вышла достаточно ободряющей. Отвернулась и направилась обратно к перекрёстку, слыша, как жужжит Французик за моей спиной.

Встав в центре трикветра, я следила, как оранжевые огоньки задних фонарей мобиля медленно удаляются, теряясь во тьме. Оставшись в тишине и темноте, сверилась с графоном Питера: без пяти двенадцать.

Пока рано.

Я стояла, вслушиваясь в ночь, сжимая в правой руке – той, что с печатью – один из двух купленных рубинов. Второй, спрятанный в кармане, я приобрела на случай, если вдруг испорчу первый. Хотя до этого доводить не стоит: неправильное обращение с камнями грозило не просто трещинами или осколками, но потерей руки – и это в лучшем случае.

Ритуалы вызова проводили в полночь по той же причине, по какой боги откликались лишь в ночи великих праздников. Пограничные дни, пограничное время, стиравшее грань между мирами. Дождавшись, пока до полуночи останется минута, я сунула графон в карман; направила указательный палец на пиалу у своих ног, шепнула «спарк дортэн», и от слетевшей с руки магической искры эфирные масла вспыхнули жёлтым пламенем.

Я вытянула руку с рубином, держа его перед собой так, чтобы огонь в пиале оказался под моими пальцами. Сжала ладонь, забывая о том, что в ней катализатор, необходимый для призыва существ из потустороннего мира, – такой же, как таволга, колыхавшаяся на ветру за моей спиной, такой же, как все травы, порошки и масла, которые я смешала в пиале.

Сейчас я держала в руке сгусток чистой энергии, упруго пульсировавший в моём кулаке.

Тепло магической печати согрело кожу от предплечья до запястья одновременно с тем, как серебристые линии трикветра под ногами вспыхнули мягким белым светом.

– Ахорк эйену, льом хан ту, эн Диа Дарха, Тэрна Тромлиэ, Тиэрна эн Хант Вульдс…

Слова заклятия слетали с языка, но в мыслях звучал перевод. «Я взываю к тебе, Тёмный Бог, Повелитель Кошмаров, Властелин Дикой Охоты»… Заклятие было длинным, длиннее, чем любое из тех, что я когда-либо произносила, – но я запомнила его. Принцип не отличался от всех других заклятий: сперва заучить формулировку на обычном харлеровском наречии, следом перевести её на язык Сущей Речи. Языка, на котором даже фейри с Эмайна не говорили, только боги, ведь каждое слово меняло ткань реальности. Другой студентке, окончившей второй курс колледжа, трудновато было бы сотворить то заклятие, что творила я, – нужного словарного запаса просто не набралось бы, – но мама учила меня Сущей Речи, когда я ещё не закончила школу.

– Бемэ хэннинт э хинью ле до грэста. Хейль мо гли, эгс, мата шэ э вэйр до холь, фрэгур эн глиэх!

…«судьба моя будет определена милостью твоей. Внемли же моему зову, и, если будет на то твоя воля, ответь на призыв»…