Когда журналисты были свободны

Я дал ему денег. Потом он написал снова. И я снова дал. А потом он показал мне готовый фильм.

Я смотрел его со странной смесью ужаса и восхищения. Великолепный, пронзительный, очень глубокий фильм имел все шансы лечь на полку и не быть показанным нигде.

Как разговаривают двадцатилетние парни, когда во время войны моются в бане? Парни – не из рафинированных семей потомственной интеллигенции. Обычные ребята, окончившие кто девять классов, кто – училище, кто – техникум. Да, они разговаривают матом. И мата этого в фильме так много, что его бессмысленно «запикивать» – весь смысл будет потерян.

– Саша, это же невозможно показать ни по какому ТВ-каналу! – Я был готов волосы на себе рвать от расстройства.

– Да?! – Саша погрустнел. – Ладно, я попробую как-нибудь пробиться.

Он стал отправлять свою ленту на фестивали. И везде, куда бы он ни послал фильм, ему давали первые места.

Однажды Саша пришел ко мне в офис с пятью тысячами евро.

– Эдуард Михайлович, хочу частично отдать вам долг. Вы поверили в мой фильм, он заработал на фестивале – я должен вернуть вам деньги. – Он протянул мне конверт.

– Саша, ты с ума сошел? Я не возьму их! Ты честно заработал этот приз, забери!

С трудом мне удалось его уговорить оставить награду при себе. Меня же грело ощущение, что деньги не были потрачены зря. Я действительно дал их талантливому человеку, и они послужили на благо общества.

Я потом смотрел все его фильмы. До сих пор помню, какое впечатление на меня произвел его фильм «Дикий, дикий пляж. Жар нежных» – о нравах, которые царят на пляже в Геленджике. На протяжении всего фильма люди ругаются, мирятся, загорают, едят чурчхелу, выясняют отношения, занимаются сексом, наказывают детей и хвалят их же… Срез общества через камеру. То, что Саша умел делать мастерски.

Автором сценариев почти всех его фильмов была верный друг и соратник Светлана Баранжиева, оператором – Эдуард Кечеджиян. В Дублин на съемки фильма, где главным героем был Станислав Гроф, выезжал Павел Костомаров, в настоящее время известный и полностью раскрывший свой талант режиссер фильмов и телесериалов.

Когда речь зашла о том, чтобы снять фильм об Индии, я подумал: «Надо звать Сашу Расторгуева».

Позвонил ему – он согласился. Я не предполагал тогда, в какие проблемы это выльется.

Маршрут мы составили еще в России: решили проехать самые важные города Индии – не экономически или политически важные, а именно те, куда стремятся миллионы паломников, жаждущих познать себя и мир. Съемочная группа была небольшой – Саша Расторгуев, специалист по съемкам «в режиме реального времени», умел обходиться без многочисленных помощников.

Он был ироничен до циничности – пожалуй, это меня в нем и привлекло.

– Ну что, на шашлыки поедем? – Ранним утром Расторгуев потянулся навстречу солнцу.

Мы приехали в Варанаси – один из самых святых городов удивительной страны. На берегу Ганга в Варанаси стоит крематорий. Точнее, это даже не крематорий в привычном для нас понимании, а каменные плиты, словно уходящие в реку, – их называют гаты. На гаты с торжественными песнями и ритуальными танцами кладут умерших – в цветах, в красивой одежде… В конце церемонии сын усопшего (хоронят таким образом только мужчин) должен специальной палкой расколоть его череп – иначе дух из мертвеца может не выйти. Тело поджигают (уподоблюсь Саше и так же цинично добавлю: действительно, это напоминает запах шашлыков).

Естественно, тело сгорает не целиком – это был бы слишком дорогой и слишком долгий процесс. То, что не догорело, сбрасывают прямо в Ганг. Да, уровень санитарии в Индии по-прежнему далек от идеального.

Итак, Саша улыбнулся:

– Ну что, на шашлыки поедем? – И я увидел, как загорелся красный огонек камеры. Идет запись.

– Саш, а зачем ты сейчас меня пишешь? Ничего же не происходит.

– Ну, мало ли. Пусть будет для истории, – он смутился.

И вот тут я понял. Я догадывался об этом в последние несколько дней, но сейчас догадка сформировалась в уверенность.

– Саша, скажи мне честно. О чем ты снимаешь фильм? Об Индии? Или обо мне?

– Ну-у… О вас в Индии. И об Индии вашими глазами. – Саша не умел врать.

– Не смей этого делать! – Кажется, у меня побелело лицо. – Не смей снимать фильм обо мне, ты понял? Только об Индии! Только!!

Не помню, когда я так сильно кричал. Меня охватила ярость, я топал ногами, возмущался – я был взбешен! Оказалось, ему была неинтересна Индия. Он хотел сделать кино обо мне, а Индия выступала всего лишь экзотическим фоном. Более того – оказывается, он еще в Москве договорился об этом со своим сценаристом Сусанной Баранжиевой и методично шел к своей цели.

Я орал как сумасшедший. Меня пытался успокоить сын Миша (он тоже поехал с нами), но тщетно. Я сказал, что не хочу с Сашей разговаривать, и уехал в другую гостиницу – лишь бы его не видеть.

Рядом не было человека, который спросил бы меня: «Чего ты так боишься? Почему не хочешь, чтобы люди увидели тебя в Индии – таким, какой ты есть?»