Когнитивные войны в соцмедиа, массовой культуре и массовых коммуникациях

15. Роонемаа Х. Так работает Baltnews: «темники» из Москвы, суммы, приказы и строгая отчетность // rus.postimees.ee/6143393/tak-rabotaet-baltnews-temniki-iz-moskvy-summy-prikazy-i-strogaya-otchetnost.

16. КаПо: цель российской пропаганды – расколоть общество // rus.postimees.ee/6143954/kapo-cel-rossiyskoy-propagandy-raskolot-obshchestvo.

17. Estonian internal security service annual review 2017 // www.kapo.ee/ en/content/annual-reviews.html.

18. Обзор: российская пропаганда в ежегодниках спецслужб Эстонии, Латвии и Литвы // rus.postimees.ee/6144083/obzor-rossiyskaya-propaganda-v-ezhegodnikah-specsluzhb-estonii-latvii-i-litvy.

19. DiResta R. The digital Maginot line // www.ribbonfarm.com/2018/ 11/28/the-digital-maginot-line/.

20. Смотряев М. Что такое глубокие фейки и как с ними бороться // www.bbc.com/russian/features-43645446.

21. Яковлев И.Г. Что делать? // www.novayagazeta.ru/articles/2012/03/15/ 48804-chto-delat

22. Яковлев И. СССР был нежизнеспособен. Интервью // yeltsin.ru/news/igor-yakovenko-sssr-byl-nezhiznesposoben/.

23. Волчкова М. Колониальная культура // rossaprimavera.ru/article/kolonialnaya-kultura?gazeta=/gazeta/9.

1.5. Как западные мода и музыка перестройку продиктовали

Человек получает бесконечное количество воздействий. Реально он в основном видит те, которые его раздражают, а те, которые совпадают с его представлениями, он считает нормой.

Кристофер Уайли, создатель алгоритмов для Cambridge Analytica, принявшей активное участие в американской президентской кампании, смотрит на моду как на генератор идентичности человека (см. непривычно детальную статью о нем в Википедии [1]). По этой причине мода становится интересной не только как индикатор имеющейся идентичности, так и как потенциал для создания новой идентичности.

Уайли объясняет: «Когда вы смотрите на личностные характеристики, то музыка и мода являются наиболее информативным инструментарием для предсказания чьей-либо личности» [2]. Получается, что они являются материальными индикаторами нематериального явления – личности.

Уайли еще рассказывает несколько метафорически, что оружие, которое разработала Cambridge Analytica, стреляло нарративами, а направлялось алгоритмами, поле битвы было виртуальным, а стреляли они не по военным объектам, а по обычным гражданам.

Собственно говоря, в этом нет ничего нового – именно так работали сталинские информационной и виртуальной реальности: от газеты «Правда» до фильма «Кубанские казаки». Они не столько описывали существующий мир, как строили его виртуальный аналог. Даже точнее, они строили виртуальную реальность, которая была сильнее подлинной. Именно она должна была заполнить социальную память деталями, подробностями и героями, которые не отображали, а идеализировали действительность. Ведь не зря в то время возникает понятие «социалистического реализма» как формата, в которую должна была «втискиваться» художественная реальность. И только при соответствии этому формату цензура могла дать разрешение на распространение текста.

Но ничего не бывает вечным, Советский Союз из начального романтического периода в конце перешел в «застой», когда его уже не воспринимали так серьезно, как раньше. Идеология стала ритуалом, подобным религиозному.

При этом смены идентичности (политической) тоже происходят достаточно активно. Именно в этих точках ищут своих новых избирателей создатели политических кампаний, которые чувствуют, когда какая-то группа готова распрощаться со своей прошлой идентичностью.

Есть разные типы инструментария, воздействующие на ментальность. Вот, например, что говорит режиссер С. Соловьев о музыке М. Таривердиева: «Еще не было никакой перестройки, – вспоминал режиссер, – но от этой музыки начинали оттаивать души. Сочинителями этого процесса оттаивания душ были композиторы. Их было немного, но они жили среди нас. Большая музыка, вложенная в большой кинематограф – это большое дело» [4].

То есть и в «застое» могла быть линия выпускания пара – то ли создаваемая случайно, то ли специально. Человек не может все время пребывать в идеологическом напряжении, он хочет расслабления.

И мнение С. Соловьева о 1990-х: «Помню годы правления Бориса Николаевича как годы с неутвержденным сценарием. Был живой интерес к тому, чтобы смотреть телевизор, слушать радио. Это была история непридуманная, неформальная, неотредактированная. Все это было по-человечески интересно. Самое главное, что это не носило такой характер, что за тебя уже все решили. Будто ты вышел на водопой, и тебе говорят, что делать. И самым интересным в эту эпоху считаю непредсказуемость оценок и решений. Все было пронизано духом спонтанности и новизны, духом свободы. Это были живая жизнь, живой президент, живая людская заинтересованность в своем будущем. Мне она запомнилась как совершенно неординарная эпоха, и нам повезло, что мы жили в ней, творили в ней, что у нас была такая возможность».