Когнитивные войны в соцмедиа, массовой культуре и массовых коммуникациях

Кстати, советские академгородки, где ковалось оружие, при этом не теряли тяги к эмоциональному, «запоем» читая худлит. Даниил Гранин пишет в «Зубре»: «Конец пятидесятых годов пылал счастливым ожиданием новых перемен. Кроме всеобщих надежд вскипали еще свои, научные: создание новосибирского Академгородка, при нем интернатов, для одаренных детей – математиков и физиков. Собирались на московских квартирах, страстно обсуждали – как воспитывать в закрытых учебных заведениях, кого там выращивать. А. А. Ляпунов заманивал лингвистов, гуманитариев ехать преподавать этим вундеркиндам, вычислял норму чтения художественной литературы, составлял программу его – что именно полезно для будущих математиков. Всерьез считали, что под покровительством математики станут развиваться искусства. В Академгородке организовали выставку картин Павла Филонова, которого еще нигде не выставляли, затем сделали выставку Фалька» [8].

Правда, это время подъема действовало до 1968 года, после чехословацкой весны СССР снова стал «закрываться» от ненужных внешних и внутренних информационных и виртуальных потоков, поскольку члены политбюро, будучи «владельцами контрольного пакета» корпорации СССР, боялись негативного влияния. Интересную иллюстрацию этого можно увидеть по напечатанным протоколам обсуждения так называемых «подписантов» в том же академгородке [9–10]. Это была реакция на коллективные письма протеста против действий властей. Интересно, что в Москве, к примеру, «подписантов» не допускали к работе в МГУ, но разрешали устраиваться в закрытые институты – так называемые «ящики».

Победу эмоционального над рациональным демонстрирует расцвет популизма, наблюдаемый сегодня в мире. Политика красивых слов всегда победит реальность. Она программирует четкую реакцию населения.

Интересным примером в этой области стала неодинаковая оценка числа сторонников Трампа на его инаугурации. Трамп видел одно, его противники – другое. Уильям Дэвис, например, говорит: «Для Трампа это не было несогласием по поводу „фактов”. Это было противопоставлением двух эмоций: надменной насмешкой его критиков и любовью его приверженцев» (цит. по [11]). Пресс-секретарь Трампа сказал, что всегда старается говорить правду, но может быть несогласие в фактах. А советница Трампа употребила термин «альтернативные факты» [12]. Это вылилось в целую национальную дискуссию [13–15]. Сам Трамп говорил: «Они унижают меня несправедливо. Я называю это морем любви».

При этом интересно, что эксперименты психологов показали, что сторонники Трампа не хотят верить своим собственным глазам, даже сравнивая реальные фотографии инаугурации[16–18]. Это иллюстрация известного феномена, состоящего в том, что мы видим то, что ожидаем или хотим увидеть. Администрация Трампа обвиняет других в производстве фейков, в то же самое время предлагает собственные «альтернативные факты». Все это повторяет феномен веры участников тоталитарных сект. Когда ожидаемый ими конец света не наступает, они находят ответ в том, что это сделали их молитвы.

Характеризуя сложившуюся ситуацию с первенством эмоциональности, У. Дэвис говорит следующее: «Такие события рассказывают о времени, в котором мы живем, когда скорость реакции побеждает более медленные и и более осторожные оценки. Чем больше мы привыкаем к медиа „реального времени”, мы неизбежно начинаем больше доверять сенсации и эмоции, чем доказательству. Знание начинает больше цениться за скорость и воздействие, а не за холодную объективность, а эмоциональная ложь часто движется быстрее факта. В ситуации физической опасности, когда время играет роль, быстрая реакция имеет значение. Но влияние информации „реального времени” сегодня выходит за пределы безопасности. Новости, финансовые рынки, дружба и работа включают нас в постоянный поток информации, затрудняя возможность отстраниться и сделать более достоверный и согласованный портрет всего. В этом таится угроза, что мирные ситуации могут ощущаться опасными еще до того, как они станут такими» [19].

Дэвис считает, что мы должны свыкнуться с этой новой реальностью, в которой невозможно отделить рациональность от эмоций, что не следует просто порицать влияние эмоций в современной политике, скорее надо научиться их слушать.

Вероятный «откат» от рациональности и интеллектуальности в сторону эмоциональности может быть связан также со сменой техники передачи информации, например, с появлением смартфонов, несущих информацию «реального времени» [20–21]. Правда, здесь следует добавить, что это вероятное, но до конца все же недоказанное объяснение.

Интересно, что условное «антисоветское» всегда было более эмоциональным, чем условное «советское». По этой причине оно и победило, когда все еще советская пропаганда стала распространять «антисоветские» истории в период перестройки. Перестройка была эмоциональным, а не рациональным событием. Такими же эмоциональными были два украинских Майдана.