Когнитивные войны в соцмедиа, массовой культуре и массовых коммуникациях

Президент Парламентской ассамблеи НАТО и бывший министр обороны Литвы Раса Юкнявичене говорит следующее: «Я думаю, что как раз эти государства, особенно Украина, являются таким полигоном кремлевской пропаганды и гибридной войны. Это не только информационная война – это и другие, те же самые меры, которые когда-то использовало КГБ в Советском союзе. Все эти меры сейчас работают, и даже шире в современном мире – в эпоху интернета и социальных сетей. Я была несколько дней назад в Украине на восточном фронте и для меня было важно сказать публично, что […] на этом фронте защищается не только свобода Украины, но свобода всей Европы. Против Украины, конечно, ведется много информационной войны. Даже сам нарратив „конфликт в Украине” или „Украинский конфликт” – часто встречаемый и в западных СМИ – это как раз нарратив, который использует Кремль. Но это не „конфликт в Украине” или „Украинский конфликт” – это агрессия России против Украины» [2].

Гибридная война основным своим инструментарием имеет блокировку реакции объекта агрессии. По этой причине она может зайти намного дальше, чем это кажется на первый взгляд. Второй ее составляющей, заимствованной ею из информационных войн, является опора на ресурсы объекта агрессии. В период активной фазы конфликта – это были квазиобразования граждан, которые почему-то оказывались в нужных местах и захватывали оружие. В пассивной фазе гибридная война смещается в медиа, где начинается трансляция чужих нарративов, но с помощью своих же говорящих голов.

Еще один стратегический пример – влияние чисто художественной продукции, поскольку именно она имеет очень долговременный характер. Политика работает на завтра, а литература и искусство – на послезавтра. И снова на виртуальные объекты мы не можем реагировать так, как реагируем на объекты физические и информационные.

Внутри страны гибридная война реализуется как война политическая. Она особенно активизируется в моменты выборов, когда оппоненты готовы стереть друг друга в порошок.

Интересным примером является рост популизма в Европе. В 1998 году популистские партии имели только 7 %, будучи маргиналами. Сегодня они получили один из четырех голосов избирателей. Их лидеры пришли в правительства одиннадцати стран [3].

Юваль Харари говорит о строительстве «националистического интернационала» С. Бэнноном, В. Орбаном, Северной лигой Италии и сторонниками Брексита в Британии [4]. Они все боятся глобализма, мультикультурализма и иммиграции, разрушающих традиции и идентичности всех стран. В ответ они хотят построить стены и затруднить движение людей, товаров, денег и идей.

Кстати Ю. Харари считает, что сегодня даже большие страны не в состоянии справиться с имеющимися кризисами, а маленьким это вообще недоступно. Кризисное же состояние мира требует от нас отдать часть лояльности глобальным силам. Он пишет о сложностях этого: «Миллионы лет Homo sapiens и их предки жили в небольших тесных сообществах, в которых было не более нескольких дюжин людей. Поэтому люди легко развивают лояльность к малым группам типа семьи, племени или деревни, в которых каждый знает каждого. Но для человека неестественно быть лояльным миллионам незнакомцев».

Что касается, например, русских националистов, то писавший о них диссертацию М. Соколов дает следующую интересную характеристику: «Там, где нет надежды на слова, на помощь приходят поступки. Во-первых, в действия – особенно если в них вкладываются собственные ресурсы, если они сопряжены с риском и болью – мы верим гораздо больше, чем в слова. Мы верим, что они раскрывают характер, являются его тестами. Во-вторых, поступки менее однозначны. Они допускают много интерпретаций, и каждый может трактовать их в пользу самой благоприятной для него версии характеров и мотивов действующих лиц. И по этим двум причинам в „РНЕ” слова и идеология провозглашались малозначимой вещью, а стиль и форма поведения – очень важной. Поэтому у них была собственная квазивоенная униформа, поэтому они стояли с военной вытяжкой на своих встречах, поэтому они больше всего любили парады и учения, а не митинги или, упаси бог, дискуссии. И они всячески подчеркивали, что это их основное занятие, а в словах они не очень искушены и придавать словам слишком много значения не надо, надо верить своим глазам. Стиль доминировал над идеологией, то, что можно увидеть, – над тем, что можно услышать. Так был устроен их публичный политический фасад» ([5], см. также [6]). То есть здесь есть очень сильный акцент на внешнем, визуально выделяемом, а не на содержательном уровне.

Понятно, что есть прямое воздействие на этот националистический выбор во всех странах чисто физического мира – ухудшения уровня жизни граждан. Но есть и косвенное давление, пришедшее из виртуального мира, а он по своей роли постепенно идет на смену миру информационному.