33. Shi F. a.o. The wisdom of polarized crowds // www.nature.com/articles/s41562-019-0541-6.epdf?referrer_access_token=M-uFNrGtxX_gfKF vfHI7ANRgN0jAjWel9jnR3ZoTv0OiMcmZk1otetPVC1EgJIIYVTKuKLZga41LR MaZSfTtorsvjPovRx1Gx5cgIj3YEAeAU3t3X-PTsJk3EtmzWgPTSrnuDNfVPtw 77EVardUdXgp2Gz-IVb1E74y9_vYrw64YCL7fSWqnSOkgqK4_mF2XxoAtY2t OBlcA-TeEspyyBRBYiSGRE_L43nS-V4lgwD3YUSLeJwtYU8AhgGo3tUJ2uqckKX7INqxBvzhjP3nsBIg0lnaZx20yPu
Z5bkQvgYFr1kKWXaBvwGcl-M9zFbr& tracking_referrer=www.scientificamerican.com.
34. Bradshaw S. a.o. Government Responses to Malicious Use of Social Media. – Riga, 2018.
35. Johnson E. Google and Facebook have become “antithetical to democracy,” says The Age of Surveillance Capitalism author Shoshana Zuboff // www.recode.net/2019/2/20/18232469/shoshana-zuboff-age-surveillance-capitalism-book-google-facebook-privacy-data-kara-swisher.
Глава четвертая
Массовая культура 4.1. Маши и Миши гибридной войны
Гибридная война входит в нашу жизнь в виде незаметных и безобидных изменений. Она строится на том, чтобы притупить нашу бдительность и лишить возможностей по реагированию. Гибридная война – это как выстрел из-за угла, ее невозможно предугадать.
Гибридная война призвана заменить в информационных и виртуальных потоках набор имеющихся своих событий, героев, нарративов на чужие, войти в дискуссии с чужой повесткой дня, что ведет в результате к ментальной трансформации массового сознания.
Обратим внимание и на то, что для гибридной войны важно продержаться незамеченной как можно дольше, поскольку ее основная задача состоит в использовании таких сил и средств, на которые не сразу обратят внимание.
Как стратегическую гибридную войну можно рассматривать мягкую силу Дж. Ная. Ее инструментарий формирует ценности. Это, например, культура. Но вхождение западной массовой культуры, например, также было одной из причин распада СССР, а не только экономика или раздутый военный бюджет. В результате получилось, что новое поколение всей душой уже находится на Западе, поскольку ее музыка, любимые фильмы и писатели уже были оттуда, а «Как закалялась сталь» одиноко стояла в школьной программе. То есть в этом случае такой мощный ресурс, как образование ничего не смог сделать, чтобы затормозить процессы, ведущие к исчезновению СССР.
При этом следует признать, что этот распад все равно бы состоялся, поскольку Советский Союз не выдержал бы открытости, пришедшей с интернетом. Если в сталинское время он был полностью закрытой страной, то в брежневское – полузакрытой. А закрытость является помехой не только свободе, но и экономике.
У Фукуямы было такое наблюдение, что Советскому Союзу, чтобы выжить в экономическом соревновании с Западом, надо было пустить на первые места инженеров и ученых, а у них другое представление о демократии, чем у партийных работников и военных. То есть если их пустить вперед, то придет проигрыш, если их не пустить, тоже придет проигрыш – экономика не будет развиваться должным образом.
Странным образом ситуации в некотором роде повторяется и сегодня в отношении постсоветского пространства. Андрей Фурсов пишет о России: «То, что у нас нет образа будущего и, как следствие, стратегии его достижения, неудивительно – у нас нет идеологии, запрет на нее даже в конституции записан. А у США есть. И у Китая есть. И у Японии. И у других успешных государств. Без идеологии невозможно сформулировать ни цели развития, ни образа будущего. Удел тех, у кого нет идеологии – пикник на обочине Истории. Ни один проект, обращенный в прошлое, не сработает, ничего нельзя реставрировать – ни СССР, ни Российскую империю» [1].
Это сложный вопрос еще и потому, что система управления, ее «стены», хранящие институциональную память, выбирают для управления старые модели, которые в прошлом ей удавались. Так Россия избрала модель империи, сначала не физической, а виртуальной – именно так можно было трактовать Русский мир – но потом сделала физические шаги, войдя в военный конфликт с Украиной. И все это в резльтате привело к гибридной войне и расцвету пропаганды, которая бы ее оправдывала.