Когнитивные войны в соцмедиа, массовой культуре и массовых коммуникациях

Орбана выбирают, опираясь на политику идентичности, используя Сороса как образ «чужого», против которого удалось всех объединить. Точно так образ Сороса, выступившего против «Фейсбука» [27], использовали в кампании по защите соцсети от критики [28–34]. Кстати, Сорос справедливо предупреждает и сегодня об опасности попадания современных технологий в руки государств, особенно авторитарных [35]. Он говорил это на примере Китая, но в целом это общая проблема, когда индустриально порождается злость и ярость массового сознания.

Управление с помощью создания врагов является очень распространенным. СССР, к примеру, всегда был окружен врагами, такой же «осажденной крепостью» сегодня является и Россия, что облегчает управление гражданами со стороны власти.

Советский Союз создавал не только врагов, но и нового человека с новым набором ценностей. Леонид Млечин написал: «Ленин создал систему, впервые в истории осуществлявшую целенаправленное воздействие на личность. Вырабатывались черты мировоззрения, взгляды на жизнь, привычки, традиции, которые за многие десятилетия закрепились. И в определенном смысле существуют по сей день…» [36].

Люди отторгают определенные слова, за которыми стоят те или иные ценности. Это хорошо демонстрирует поллстер Буша Ф. Лунц, проверявший все речи президента на фокус-группах [37]. У него был такой список из 21 запрещенного для употребления слов. Например, нельзя было критиковать правительство, поскольку граждане хорошо относятся к своим местным правительствам, вместо этого надо было критиковать Вашингтон. Нельзя было говорить о капитализме или глобализме, вместо этого должно звучать «экономика свободного рынка».

Ценности несут не только мысли, но сюжеты и тексты. А также в визуальную эпоху эту работу делают фильмы и сериалы. Мы сами являемся большими машинами по переработке ценностей в поведение.

Ценности действительно спрятаны в языке и в семантике слов: «Новая терминология всегда означает новый проект и новую модель управления. У проекта всегда есть архитектор, а у модели – выгодоприобретатель. Новая лексика, которую мы импортируем, меняет не мир, а наше восприятие мира (нас самих). Проблема тут в том, что создатели новой терминологии пытаются осмысливать свою действительность (они ищут ответы на возникающие социальные и политические вызовы исходя из СВОИХ целей, СВОИХ задач и СВОИХ интересов). Хайдеггер считал язык лобзиком для выпиливания будущего. Вместе с чужой лексикой, мы импортируем чужое будущее, порой не понимая семантику грядущих перемен. Как пример. На сленге нью-йоркских биржевиков ваучером называют ненадежного партнера или мужской половой орган. Тут следовало бы отдать должное остроумию американских консультантов Анатолия Чубайса, но последствия бездумного импорта чужих смыслов гораздо серьезнее. Мы свою промышленность буквально кинули через ваучер. В этом смысле, ваучеризация аутентично (по фене) характеризует приватизацию, качество новых собственников и все реформы Гайдара. Когда мы используем новую терминологию (ниашоринг, оншоринг, аджайл, блокчейн, диджитал и т. д.), то думаем, что открываем новые горизонты и осваиваем новый проект. На самом деле мы примеряем на себя версию „чужого” проекта, „чужими” и в интересах „чужих” разработанную. Нам кажется, что мы самостоятельно принимаем решения. В реальности нам их инкорпорируют. Заимствуя лексику, мы действуем безответственно, не отдаем себе отчет о последствиях („не отвечаем за базар”). Перефразируя французского социолога и философа Леви-Стросса, ни одна цивилизация не может принять другой образ мыслей, не потеряв себя. Язык – это не только „лобзик будущего”, это еще и крепость прошлого. Язык – основной носитель культурной матрицы. Чип, на котором записано программное обеспечение, формирующее образ жизни, социальную и политическую модель общества. Именно поэтому глобализация напрямую сопряжена с универсализацией терминологии (стирание границ восприятия)» [38].

У нас есть когнитивная предрасположенность к определенному виду объектам, которую изучал П. Бойер [39–40] и С. Этрен [41–44]. Последний приходит к выводу на базе анализа палестино-израильского конфликта к тому, что материальное не меняется на сакральное [45].

Теперь перечислим масштабные проекты продвижения ценностного инструментария в массовое сознание. До этого напомним, что за всеми ними стоят нарративы, которые могут реализовываться в разных типах коммуникации. Именно древнее рассказывание историй стало сегодня главным инструментарием в бизнесе, у военных и политтехнологов. Например, «Красной Шапочке» 6–8 тысяч лет. Можно сказать, очень много, а можно сказать – и всего, поскольку даже письменности 5 тысяч лет. И рассказывание историй у костра формировало человека.