Кого я смею любить. Ради сына

Антракт. Ничего, отыграюсь на своих лентяях. Бруно, который работает всего в трех километрах от дома

и приезжает обедать с теткой, видимо, забыл, что я обычно возвращаюсь только вечером. Но сегодня я нарочно

постараюсь приехать к обеду. Бруно уже расправляется с эскалопом.

— Ну, так что же? — спрашивает мосье Астен.

— Подожди, папа, дай мне хоть пообедать, — отвечает Бруно с полным ртом.

Четыре взмаха вилкой, Бруно вытирает губы, пьет, снова вытирает салфеткой рот — ничего не скажешь,

мальчик хорошо воспитан.

— Послушай, папа…

Я давно готов его слушать, так же как и Лора, которая жует, почти не двигая челюстями. Наконец пробка

вылетает и наружу вырывается незатейливая речь, обдуманная между двумя почтовыми операциями.

— Послушай, папа, я уже поступил на службу. Теперь я зарабатываю себе на жизнь. Конечно, это не

золотое дно, особенно хвалиться нечем, но через несколько лет, если я смогу окончить юридический факультет

и поступить в высшую школу ведомства связи, я получу приличную должность…

Это только вступление. О главном ни слова; ничего нового. Пока я ковыряюсь в салатнице, он все

убеждает и убеждает меня. Передо мной проходит длинный ряд блестящих должностей, которые ярко сверкают

над миром серых блуз, пыльных тюков с корреспонденцией, ящиков с бесчисленными отделениями и лежащих

навалом посылок и бандеролей: контролеры, инспекторы, экспедиторы, приемщики и другие почтовые

служащие и в заключение, — почему бы и нет, раз таковые существуют, — начальники.

Но Бруно скромен и в своей скромности практичен.

— Во всяком случае, если я приложу достаточно усилий, то, став старшим служащим, я смогу просить,

чтобы мне доверили приходную кассу, и тогда с процентными отчислениями это уже кое-что даст…

— Ну а короче? — говорит отец.

— Короче, — повторяет Бруно без всякой иронии, — раз уж я на правильном пути, то я не понимаю, чего

ради мы с Одилией должны ждать.

Лора напряженно молчит. Так же, как и я. Бруно буквально из кожи вон лезет.

— Поженимся мы или нет — ну что от этого изменится? Мы могли бы жить здесь, с тобой, Одилия

работала бы.

— А хозяйство вы свалили бы на Лору? — вдруг язвительно спрашивает мосье Астен.

— Бог мой, — откликается Лора, — если бы все дело было в этом!

— И вы жили бы паразитами за счет семьи, — продолжает сурово мосье Астен, — вы жили бы, ни о чем

не беспокоясь. Это вполне естественно, когда речь идет о ребенке, но так не имеет права поступать мужчина,

который, создавая семью, берет на себя определенные обязательства. Однако и это еще не самое главное, я не

изверг и не скупец. Но неужели ты и впрямь думаешь, что, обзаведясь семьей, ты с твоими данными кончишь

юридический факультет и твою высшую школу или что-то там еще? Видел я таких слишком быстрых молодых

людей, которые, влюбившись в чересчур благоразумных девиц, женились очертя голову, обещая себе заниматься

усерднее прежнего, но сразу же увязали в своей кровати, в своей работе, в домашних делах, в заботах о том, как

дотянуть до получки, в тысячах каждодневных неприятностей. Не говоря уж о семейных скандалах. Молодые

пары, которые боятся подождать со своей великой любовью, так спешат, что и оглянуться не успеют, как уже

оказываются среди кучи грязных пеленок!

— Бруно — этот ребенок — вспыхивает. Он окончательно теряется и лишь бормочет…

— Папа.

— Нет, Бруно, я и так пошел на слишком большие уступки. Я не могу своими руками толкать тебя в

пропасть. А подумал ли ты о том, что будет с Одилией, если тебя пошлют на два года в Алжир защищать

французскую нефть? Мало ли как могут сложиться обстоятельства. А она останется здесь, да еще с ребенком на

руках!

Снова арабское шествие. Бруно отодвигает нетронутый десерт, отбрасывает салфетку и, так же как и

утром, бросается к двери. У самого порога он снова обретает мужество.

— Извини меня, папа, — говорит он очень быстро, — но ребенок скоро должен будет появиться.

И уже совсем не так мужественно устремляется к своей малолитражке, оставив Лору на этот раз

подбирать осколки отцовского гнева.

Но я даже не был разгневан. Мы оба с Лорой, которая очень старательно снимала спиралью кожуру с

яблока, подавлены и смущены.

— Мы такого не заслужили, — шепчет Лора, впервые в жизни сетуя на судьбу.

Ее счастье, что она не может сидеть без дела, и потому ее растерянность не так бросается в глаза.

— Бруно! Я просто отказываюсь верить. И как только это у него получилось? — продолжает она наивно.

— Так же, как и у всех, — отвечает мосье Астен, которому хотелось бы, чтобы она помолчала.

К его блистательной судьбе прибавилось еще одно великолепное звено. Этот милый добрый мальчик,

такой ласковый, каких теперь и не встретишь, продолжает славную семейную традицию, осчастливливая нас

еще одним незаконным ребенком. О слепая любовь отцов! Как она помогает верить в невинность своих детей! Я

как сейчас вижу Бруно, сидящего на каменной ограде рядом с девицей Лебле, я вижу, как он несмело

прижимается к ее виску, прижимается так осторожно, что наивный папаша даже подумал: его Бруно еще и