Кого не взяли на небо (СИ)

Её миниатюрные пальчики с перебинтованными ногтями нежно прошлись по впалой груди лива.

— Но теперь мне нужен отдых. Я хочу кофе со сливками и мороженое с вишнёвым джемом.

Она натянула простыню на грудь. Тонкая ткань прикрыла крупные, торчащие соски.

Скаидрис нахмурился и откинул волосы с лица:

— Ты так и не рассказала мне… Кто были твои палачи и почему они похоронили тебя заживо?

Она грустно улыбнулась и подтянула простыню под самый подбородок.

— Я не знаю, кем были эти люди, но мне прекрасно известно о ритуале, что они провели. Он весьма сложен и состоит из нескольких этапов. Такое действо под силу лишь могущественным чёрным магам. Похороны живой ведьмы — лишь одна ступенька этой сложной мистерии.

Скаидрис внимательно посмотрел в зелёные глаза, лучащиеся озорной дерзостью и провёл ладонью по бледной щеке девушки:

— Тебе придётся немного подождать: минут пятнадцать. Я мигом.

Он сунул ноги в штанины рваных джинсов, затем в кеды и, натянув футболку, вышел прочь из спальни, не оборачиваясь.

* * *

Двери магазина встретили его радостным переливом электронного колокольчика и писклявый голос фальшиво пожелал ему приятных покупок. За прилавком скучала средних лет девица. Скаидриса привлёк рокот, издаваемый её мобильником. Лив прошёлся вдоль прилавков и, найдя искомые продукты, оказался возле кассы.

Дива оценила набор покупателя: две бутылки игристого, брикет мороженного и баночка жутко дорогого вишнёвого джема. В женских, густо подведённых, глазах мелькнула томительная тень одиночества. Её телефон продолжал издавать жуткие звуки.

— Девяносто пятая Анафема. Сайлент Энигма. Годный альбом, у меня на виниле есть, — он бросил скомканные купюры на прилавок, — Сдачи не надо.

Сопровождаемый восхищённым взглядом печальных очей он вышел прочь, гордо обвисая распущенными волосами.

* * *

В ванной шумел душ. Скаидрис сунул брикеты мороженого в морозилку, достал турку и сыпанул туда пару щедрых ложек ароматного кофе.

Потом замер, прислушиваясь к струйкам воды. Его рука, держащая кувшин с водой, дрогнула — ручеёк не попал в кофеварку

Щелчок: синие язычки газа потухли.

Последний на земле лив прошёл в спальню, и, наполнив свой бокал, сел на кровать. Простыня всё ещё хранила её тепло. Он выпил вино, налил ещё и снова выпил. Потом встал и зашёл в ванную. Выключил воду. Задёрнул шторки пустующей кабинки. И вышел прочь.

* * *

— Твоя смена скоро заканчивается? Хочешь мороженого с вишнёвым джемом, кофе и много-много игристого вина?

Печальные женские глаза скользнули по роскошным волосам и татуированному лицу юноши.

— Девяносто пятая Анафема на виниле?

Голос у дивы был густой, с хрипотцой — закалённая, тренированная глотка.

— Девяносто пятая Анафема на виниле, — подтвердил Скаидрис, не открывая рта.

Из уголка его крепко стиснутых губ выползла алая гибкая змейка, и, обратившись багровыми каплями, разбилась об землю.

* * *

Лив умолк. Наступила тишина. Спустя минуту молчания в воздухе мелькнули длинные волосы, затем жёлтые подошвы кед; раздался грохот, табурет Скаидриса вновь опрокинулся назад.

— Грустная история, — буркнул Монакура, — Однако же причём тут первый день Апокалипсиса?

— Это и был первый день его Апокалипсиса, тупица, — икнула Соткен, — Его личного Апокалипсиса. Помоги мне сержант.

Они взяли лива за руки за ноги и аккуратно подняли.

— От караула все свободны, — заявила сержанту предводительница, — Я сама вас постерегу. Выспитесь, мои хорошие, а завтра мы поедем к заливу, и будут вам и волны синие, и ветерок морской, солёный, и чудный кораблик, и круиз обещанный.

И они с Соткен выволокли прочь храпящего лива.

Через сотню ударов сердца с вершины круглого донжона, сложенного из красного кирпича, раздался заунывный волчий вой.

Глава десятая. Пересекая Стикс

Поднимая вихри пыли, «Ньяла» неслась по разбитой трассе, прорезавшей широкие поля прибрежной полосы. Наступило раннее лето и лужайки странной фиолетовой поросли проявились на жухлом ковре прошлогодней травы, словно трупные пятна на теле мертвеца. Низкие волны с белыми гребнями пены жадно набрасывались на серую гальку заброшенного пляжа, стремясь поглотить сушу. Ветер трепал голые кустарники, торчащие из земли, будто группы нищих попрошаек. На горизонте холодные воды залива сливались с беспросветным свинцовым небом, брызгающим каплями мелкого дождя. Гигантская чёрная птица парила над дорогой, широко раскинув крылья. Глухой клёкот дополнял низкое рычание шестицилиндрового двигателя автомобиля, подобно тоскливым вскрикам вокала, разбавляющим монотонное жужжание гитары, что доносились из распахнутых окон броневика.

Острая, утончённая безысходность наполняла салон Ньялы. Безнадёжность, возведённая в абсолют колдовским женским голосом.

— Чем-то напоминает ту музыку, что мы слушали вчера, — заметила Йоля, наслаждаясь атмосферным страданием, — Тот альбом, где в самом начале скрипит верёвка повешенного.