Сигни нажала ручку, как её научили и потянула в сторону. Дверь послушно отъехала и спряталась в стене. Но, вместо ожидаемой уютной комнатёнки с прекрасными зеркалами на стенах и невозможно удобного белого ночного корыта, девочку встретил узкий проход, уходящий вниз. Крутая лестница, освещённая красными волшебными свечами. Свечи вращались и мигали. Там, внизу, что-то ворочалось, скрипело и лязгало.
От восторга у Сигни перехватило дыхание. Она только взглянет, что же там, внизу. Какие такие чудесные чудеса скрываются в конце этой лестницы. А потом сразу же назад. А писать не так и сильно хочется. Можно и потерпеть ещё чуть-чуть. Она только взглянет одним глазком, и сразу же назад — к раненному отцу, а потом к Волку — смотреть новые волшебные сны.
* * *
Она лежала под ним бревном, раскинув безупречные руки в разные стороны, без движения, уставившись пустыми глазами вверх, на умирающую лампочку. Тело Аарона выгнулось и, содрогнувшись пару раз, старик поспешил слезть с неё, натягивая спущенные портки. Она так и осталась лежать с раздвинутыми ногами, и он накинул на неё простыню.
«Она изменится, мой старый друг. Ты уверен, что хочешь, чтобы я вернула её?»
Госпожа предупреждала. Ну да ладно...
Его женщина вернулась совсем не такой, как раньше: не оплетала его руками и ногами, и больше не царапалась, как дикая кошка, оставляя на его спине глубокие, никогда не заживающие ссадины, но всё же это была она...
Аарон взял в руки синюю маску волчицы, в которойего воскресшая жена пришла к нему. Повертел деревянное изображение в руках, прошёлся указательным пальцем по искусно вырезанным деревянным клыкам, всмотрелся в нарисованные красной краской глаза.
Ему захотелось надеть её.
Он вздрогнул и опасливо отложил маску в сторону.
Женщина, лежавшая под простынёй с раздвинутыми в разные стороны ногами издала протяжный стон, и всё её тело затряслось в беззвучных рыданиях. Старик закрыл её лицо маской и она затихла.
Он вышел из маленького помещения на воздух, и с удовольствием вдохнул полной грудью ночной морской воздух, избавляясь от забившего его длинный нос запаха мёртвых цветов.
* * *
Скрип-скрип. Бум.
Бум. Скрип-скрип-скрип.
Бух. Скрип-скрип-скрип. Бум.
«Это долбаное корыто сейчас развалится».
«Развалится и все мы пойдём ко дну».
«Когда это случится, я даже не попытаюсь спастись».
«Я даже не стану выходить из этой гребаной каюты».
«Ебись всё конём».
Она перевернулась на другой бок, кряхтя и стеная, как старая истерзанная шлюха после крэковой вечеринки.
Скрип-скрип. Бум. Скрип. Бух.
Её койка — просто кусок толстого железа, привинченного к стене — так же годилась для сна, как двуручный меч для маникюра.
Она поёрзала, тщетно пытаясь найти хоть какое-то приемлемое положение для своего израненного тела, но не нашла. Скрипя зубами, опрокинулась на спину, широко разведя согнутые в коленях ноги. Сунула вниз руку.
«Почему же Монакура не выстрелил? Не выстрелил, когда я лишилась своего меча, превратившего Хмурого Асти в изуродованное, но кровожадное чудовище. В кровожадное, опасное, грёбаное чудище».
Её рука оттянула резинку трусов, плотно врезавшуюся в бёдра, но внутрь так и не скользнула.
«Потно, липко и грязно. Подрочить не поможет... А смогла бы она победить, не зная того, что острое око сержанта внимательно следит за поединком через сверхточную оптику снайперского прицела? Когда она осталась без оружия и Хмурый Асти потчевал её пинками, тычками и страшными ударами кровавого обрубка своей руки, она и думать перестала про честный поединок, про весь этот долбаный хольманг. Просто отчаянно пыталась выжить и ждала выстрела. Интересно, они это специально? Воспитание и тренировки, походу, продолжаются. Это всё эта рыжая сука. Это её когтистая лапа легла на палец сержанта, готовый нажать на спусковой крючок».
Рука девушки осторожно притронулась к повязке, закрывающей рану, оставленную мечом седого викинга. Вспомнила, как чудище пыталась сомкнуть челюсти между её ног.
«Ещё чуть-чуть, и он бы откусил мою прелесть.»
Девушку передёрнуло от ужаса и отвращения.
Глубокий порез на ляжке, там где её достал меч Хмурого Асти, не сильно доставлял: ловкие пальцы кривой карлицы нанесли снадобье, пахнущее мёртвыми цветами.
Соткен смазала и многочисленные ссадины, царапины и ушибы, оставшиеся на нежной коже девушки от острых камней и лютых ударов старого воина. Аглая благоухала, будто увядшая фиалка.
Будто мёртвая черноволосая женщина, распростёртая на длинном, утыканном свечными огарками, столе.
Не в силах больше страдать на жёстком куске железа, Бездна, жалобно поскуливая, с трудом села, спустив на пол босые ноги. Пальцы встретились с ребристой холодной сталью и сжались в жалкие кулачки, подобно лапкам паучка, которого ткнули в брюшко острой булавкой. Несколько ударов сердца девушка с сомнением взирала на огромное ржавое ведро, что принёс ей заботливый паромщик (ссать и блевать сюда, госпожа молодой адепт), но так и не решилась.