– Знакомца? В лесу живет куча хищников, что могли это сделать, – сказала Торувьель. – Это мог быть, например, медведь или волк, виверна, переполох, стрыга, леший или даже вампир. Ты ведь и сам это знаешь – ты ведь охотник. Мог бы уже идти по следу твари…
– Не тебе указывать, что мне делать, эльфская ведьма, – процедил он. – Кроме того, думаю, хищник может оказаться ближе, чем думаем. Например, в лагере. Говори, что делала ночью!
– Глазок, сейчас же смени тон, – приказала мама Таммира. – Я запретила так относиться к гостье. Торувьель тяжело ранена и всю ночь спала как убитая, ручаюсь в том головой.
– Она, может, и спала, но во сне могла вызвать какую-то эльфскую мерзость. Знаете же, с кем они снюхались, весь этот Древний Народ, – проворчал Глазок, но уже куда спокойней, отступив на шаг от напиравшей жрицы. – Я слышал, что они демонологией и некромантией балуют, это ведь нелюди. На все способны.
– Она ранена, – напомнила Таммира. – Но несмотря на это, возможно, согласится нам помочь и осмотрит покойника. Торувьель?
Эльфка пожала плечами и еще раз взглянула на покойника. Сделалось ей дурно, трупов и смертей ей и правда было уже достаточно. К тому же эти разорванные останки напомнили ей сонные кошмары, которые мучили ее в последнее время.
– Вижу только, что это был крупный хищник.
Больше мог бы сказать ведьмак, я не специалист по чудовищам.
«Только по охоте на людей. Знаю, как воткнуть ничего не подозревающему несчастному стрелу в глаз с расстояния в сто шагов», – добавила мысленно.
А потом появился войт в сопровождении трясущего бородкой деда Джвигора. Старик утверждал, что за преступлением наверняка стоит дракон. Видел он некогда останки драконьего завтрака – и выглядели они похоже. Эти гады более всего любят жрать человеческую печень и сердце, а как раз этих органов не было у несчастного.
– Да что ты, дед, откуда тут дракон? Ведьмаки их извели под корень, – вздыхал войт.
– Ведьмаки-говняки! Откуда тебе, молокосос, знать, повывели ли? А знаешь, что драконы могут и человечье подобие принимать? А более всего любили притворяться эльфами, особенно эльфками! – заявил дед, тыча трясущимся пальцем в Торувьель.
Снова пришлось вмешиваться маме Таммире, которая пригрозила, что если старик не перестанет беспокоить раненую, то она перестанет давать ему лекарства от подагры и язвы желудка. Пчелка, по ее знаку, взяла эльфку под руку и провела к повозке. Та не сопротивлялась, понимала, что своим присутствием только ухудшает ситуацию. На повозке выпила лекарство, завернулась в одеяло и быстро уснула.
Сон снова был душным и липким от крови. Она снова оказалась перед полуразрушенным храмом, но на этот раз – без колебаний вошла внутрь. Корни деревьев крошили стены и ползли по камням коридора. А в главном нефе ее дожидался он, окруженный слугами и духами леса. Сильный и прекрасный, источавший золотое сияние, словно вместо крови в венах его текла солнечная материя. Сказал, что она ему нужна, что должна прийти к нему как можно скорее. Ему требовалась кровь Старшего Народа, чтобы проснуться полностью. Жаждал ее, обещал, что всегда будет любить Торувьель, она лишь должна ему отдаться.
– В моей крови – гниль, – сказала она с сожалением.
Он лишь улыбнулся, а потом склонился, чтобы ее поцеловать. Она уселась на одеяле, потная и возбужденная. Слышала жуткие крики и вопли. Рядом что-то с треском разодрало платяной полог, в клетках закудахтали испуганные куры. Торувьель, почувствовав прилив сил, перевалилась через борт повозки и залезла под днище, осматриваясь.
На них напали. Стояла ночь, освещенная многочисленными факелами в руках селян. Люди выбегали из палаток и соскакивали с повозок, чтобы сбиться в группки. В руках сжимали вилы, косы, серпы и охотничьи копья, выставленные в темноту. Дети не плакали – кроме самых младших, зато умело прятались за спинами взрослых, внутри круга, в который моментально собрались люди. Эльфка могла признать, что были они неплохо организованы – но напади на них она с Белками, не имели бы и шанса. Умерли бы за пару минут, нашпигованные стрелами.
Что-то большое ударило в повозку, в кругу света на миг появилось чудище. Смахивало немного на дикого кота, рысь-переростка, ощетинившуюся рогами и шипами. В пасти тварь несла убитую курицу. Блеснула желтыми зенками, а потом исчезла в темноте. Торувьель знала, что это леший в своей кошачьей форме. Это, похоже, проясняло и дело таинственного убийства. Одинокие путники часто становились жертвами этих лесных чудовищ. Было странным только то, что леший осмелился напасть на караван: должно быть, был он рассерженным или в отчаянии.