Кока

– Говорят, сам царь Соломон её написал. Одолжу, если хочешь. Я гадаю по ней. Тебе сколько лет? Двадцать семь? А ну, откроем на двадцать седьмой странице… – И с выражением и пафосом по-русски прочёл: – “Лучшэ бэдный, но умный юноша, нэжэли старый, но нэразумный царь, который нэ умээт принимать совэты…” Хм!.. Ишь ты!.. Неразумный царь! – в некотором замешательстве бормотнул Тархан. – Советы тоже надо умеючи слушать! И не все принимать – люди обычно не как тебе, а как себе лучше, советуют… Старые грехи отбрасывают длинную тень! Ты забыл, а люди помнят! И припомнят, если момент ухватят! Да, вот ещё что… Сейчас много чеченцев на тюрьме. С ними тоже не связывайся – они не признаю́т воровских законов, а повинуются только словам старейшин и своего тейпа. Да и как будут они уважать воров, если, по их шариату, ворам надо отрубать руки, а само слово “вор” – большое оскорбление и позор? Вот есть один чеченец, вор в законе, Султан Даудов, мой старый кореш, да и тот, говорят, сейчас в каком-то бизнесе по уши увяз, не сегодня завтра схлопочет пулю или нож, как сейчас это принято…

Тут по телевизору начались новости, и хан Тархан, захлопнув книгу, ласково сказал:

– Цади, карги бичи хар[190]. Если просьбы будут – обращайся! Бог тебе навстречу! Мой совет: отсидишь свое – уезжай в Тбилиси, книги читай или, чего доброго, пиши – в зоне много чего увидишь, на роман наберётся, – усмехнулся Тархан. – Подожди! Баду, голубчик, дай гостю с собой что-нибудь вкусненькое для кентов в хате, а то сам он не берёт, деликатный такой!

Из-за ковра возник амбал в шапочке. Небрежно ссыпал с подноса в кулёк сухофрукты, чурчхелы, добавил булочки, без особой симпатии сунул кулёк Коке, дубаснул в дверь:

– Сэргуниа, даваи откриваи!

Булочки пахли так душисто! Так задорно похрустывали! Кока не удержался и съел одну по дороге в камеру, а две оставил сидельцам, давно горячего хлеба не видевшим. Небольшая пекарня при тюрьме выпекала хлеб и булки только для ментов и воров, простым зэкам хлеб привозили на хлебовозке, чей приезд и разгрузка на рассвете – скрежет и клацанье ворот шлюза, железное хлопанье дверец, хлюпанье сапогов, стук поддонов, ругань вертухаев-приёмщиков – будили тюрьму. Не успевали зэки ночью заснуть – в пять часов хлебный шум! Только закемарили – в шесть лязги подъёма! Только легли вздремнуть – в семь скрип проверки! Только завалились на шконари – в восемь суета завтрака! И так целый день. Не дают покоя сидельцам проклятые псы с их обходами, проверками, шмонами и докуками!

В камере кавказский угол ждал новостей – что сказал вор?

Кока, сев на главное место, важно сообщил, что вор был мил и милостив, угощал чаем с ореховым вареньем, спрашивал о деле, о Тбилиси.

– Вежливый, седой, как сенатор… Да, и подогрев подогнал. – Кока высыпал из кулька на стол содержимое, что обрадовало зэков.

– О, мама-джан, сухой фр-р-рукта, эли! Сто лет не виделся! Пр-риколь будет!

– Эта чурчхела вкусная, клянусь аллахом!

– Про меня спрашивал? – тихо покосился Замбахо.

– Говорил, что ты, как и Сатана, бандит, гангстер и киллер, всюду мертвяки за вами остаются…

Замбахо заулыбался:

– Вот старый пень! Мы как-то давно в одном деле были, так он этого забыть не может… Я бедных не трогаю, я богатых граблю! Да, с автоматом захожу, – а как ещё? Это его поколение в кустах сидело, высматривало, спят ли хозяева, чтоб на цыпочках по квартире в темноте, как крысы, шастать или по карманам за ерундой шустрить!.. Это не по мне! Легче всего срывать быстрые бабки с тех, кто сам рубит быстрые лёгкие деньги! А бобы сейчас у бухгалтеров и банкиров, их и надо щипать и шатать… А не дают – так рожу размазить, башку отколбасить, – и всё! Богатеи всегда найдутся!.. От во́ра нет затвора!

Подоспел обед.

За столом хватало места всем – только Лебский остался на нарах, куда ему благожелательный румяный Трюфель подал борщ, да придурок возле параши скрёб ложкой в миске.

На столе – колбаса, сыр, печенье, конфеты. Замбахо объяснил:

– Кому-то всё время топливо подгоняют, вместе хаваем.

– У меня тоже есть лук, чеснок и сахар, – вспомнил Кока.

– В целлофане лука сдохнет, ара, зацветётся! Достань!

– Если что надо, можно в ларьке заказывать, по воле аллаха всё есть, – обронил немногословный Хаба, наворачивая сыр с двумя кусками хлеба.

– Лучше я прямо вертухаю бабки дам, – по-бывалому ответил Кока, с чем все были согласны: ларька ещё жди, а пупкари – вот они, в рот и руки смотрят своими глазёнками сучьими.

Гагик, заправившись колбасой с сыром, теперь вспоминал:

– Самый лучший в мир-ре вещь, бана – на Севан р-рыба ишхан кушать и гр-р-ранатовый вино пить! Копчёный, эли, сига! Пальчиков облизешь! Люля из р-раковых шейков – с ума посойти! Пахлава! Гата – уф, цавотанем! (А Кока и Замбахо весело переглядывались, не споря: они-то знают, чья кухня самая лучшая на Кавказе, если не в мире. А той кухне, где главные блюда – сиг и вино из граната, претендовать на что-либо серьезное шансов нет.)

Вдруг от параши послышались звуки тумаков, ойканье, крики:

– Куди, чушкарь, лизешь на парашу? Люди хаваэ! Чмо погане!