Родителям Денглера написали, что их сын пал смертью храбрых и его братьям по оружию будет очень его не хватать, – послание это писал пьяный до полусмерти Биверс, запивая водкой из личных запасов Мэнли.
Затем Армия затаила дыхание. Полиция Бангкока не нашла Виктора Спитальны в массажных салонах «Небесный массаж» или «Королева Миссисипи», а американская военная полиция – в сточной канаве Патпонга. Полиция города Милуоки, штат Висконсин, ко всеобщему удивлению оказавшегося родиной рядового Спитальны, не обнаружила солдата, к этому времени уже обвиняемого в дезертирстве, – ни в доме его родителей, ни в доме его бывшей подружки, а также в барах «Спортивный», «У Сэма и Эгги» или «Горошек», в которых дезертир искал развлечений до поступления на военную службу.
Однако никто в Бангкоке, Кэмп-Крэндалле или Вашингтоне не упоминал о маленькой окровавленной девочке, пробежавшей по Фат-Понг-роуд, никто не упомянул о криках и воплях, которые тонули в загрязненном выхлопами воздухе. Девочка та растворилась в слухах и вымыслах, а затем исчезла совсем, как и те тридцать детей в пещере Я-Тука, и в конце концов Армия, перейдя к другим делам и занявшись другими проблемами, забыла, что совсем недавно затаила дыхание.
Каково это было – отправиться в отпуск по восстановлению и реабилитации?
Как отправиться на другую планету. Как будто ты сам
Почему так – будто с другой планеты?
Потому что даже время казалось другим. Все двигались с несознательной медлительностью: люди разговаривали медленно, медленно улыбались и медленно думали.
Ты только в этом видел отличие?
Самое большое отличие было в людях – в том, что они считали для себя важным, в том, что делало их счастливыми.
Только в этом ты видел отличие?
Все наживают деньги, а ты – нет. Все тратят деньги, а ты – нет. У всех есть подружки. У всех сухие ноги, и все нормально питаются.
Чего же не хватало тебе?
Реального мира. Я скучал по Вьетнаму. Где совсем иная «горячая десятка» ценностей.
«Горячая десятка»?
Что-то вроде того, от чего поет душа. А душа просит песен с твоей родной планеты.
Расскажешь мне о девочке?
Она как бы выпорхнула из облака криков – так птицы падают-вываливаются из облаков. Первой моей мыслью было, что это призрак или мне просто почудилось, что просто так надо – чтобы я ее увидел. Ей надо было явиться мне. Она пришла из моего мира. И она была
Как ты думаешь, почему она кричала?
Я думал, она кричала, страшась близости вечности.
Сколько ей было лет?
Лет, наверное, десять-одиннадцать.
Как она выглядела, можешь ее описать?
Полуголая, с головы до пояса залита кровью. Даже волосы были в крови. Она тянула перед собой руки, тоже все в крови. Девочка могла быть тайкой. Могла быть и китаянкой.
А что делал ты?
Я стоял на тротуаре и смотрел – она бежала мимо меня.
Кто-нибудь еще видел ее?
Нет. Какой-то старик озадаченно поморгал – и все.
Почему ты не остановил ее?
Так ведь она
Что ты почувствовал, когда увидел ее?
Что люблю ее.
Я чувствовал, что вижу всю правду в лице – в ее глазах. Ничто в этом мире не здраво, не разумно, вот что я видел; ничто не безопасно, ужас и боль кроются во всем… Я думаю, что именно так видит Бог, вот только чаще всего Он не хочет, чтобы мы тоже это видели.
Меня охватила паника. Я чувствовал себя так, словно она выжгла мой мозг, опалила мне глаза. Она метнулась по солнечной, полной суеты улице, показывая всему миру свои окровавленные ладони, и исчезла в одно мгновение. Па-ни-ка. Близость к вечности.
Что сделал ты?
Я вернулся домой и сел писать. Я вернулся домой и плакал. Потом еще немного писал.
Что ты писал?
Я написал историю о лейтенанте Гарри Биверсе, которую назвал «Голубая роза».
20. Телефон
На второй день пребывания в Бангкоке Майкл Пул и Конор Линклейтер разделились.
Конор обошел с десяток баров на Патпонг-3, озадачивая своим вопросом о Тиме Андерхилле доброжелательных японских туристов, которые в ответ обычно предлагали купить ему выпить; американцев, сразу же начинавших беспокоиться и делать вид, будто не расслышали, либо вообще пропускали его вопрос мимо ушей; различных улыбчивых тайцев, предполагавших, что он ищет своего любовника, и тотчас в ответ предлагавших услуги «розанчиков» – юношей, способных мгновенно исцелить его разбитое сердце. Пачку фотографий Конор забыл в номере. Он смотрел на миниатюрных красивых мальчиков в платьях и думал о Тиме Андерхилле, одновременно желая, чтобы эти пустые легкомысленные создания были девушками, на которых так походили. Бармен в баре для трансвеститов под названием «У мамочки» заставил Конора затаить на несколько секунд дыхание: услышав имя Андерхилла, он неожиданно моргнул и стоял, поглаживая подбородок и не отрывая взгляда от Конора. В конце концов он хихикнул и проговорил:
– Никогда его здесь не видел.