Коко Шанель

В том же знаменательном 1953 году она навещала в Нью-Йорке свою подругу Мэгги ванн Зюйлен, члена богатейшей банковской семьи Ротшильдов. Эта леди, родившаяся в Египте, когда-то подарила Габриэль медальон-амулет на длинной цепочке. На медальоне были выгравированы строки аята о Престоле, которые должны были ее защищать. Габриэль носила медальон в кармане: цепочка была погружена внутрь кармана, а сам медальон висел снаружи. И вот в Нью-Йорке, в доме Мэгги Шанель воочию убедилась в том, что ей пора возвращаться: в комнату вошла двадцатишестилетняя дочка хозяйки, Мари-Хелен. Она только что приобрела прекрасное платье, сшитое по последней моде. Богатая наследница могла себе позволить все, что угодно, не стесняясь в средствах. Но Шанель в своей жесткой манере раскритиковала платье в пух и прах. Времени на пошив нового не оставалось, однако Мадмуазель умудрилась его создать, и оно имело грандиозный успех. Габриэль снова задумала бросить вызов корсетам, мужчинам, а на самом деле, самой себе.

Для возвращения в бизнес требовалось не только желание — требовались огромные вложения. Габриэль решила использовать те деньги, которые выручила с продажи «Ла Паузы» (кстати, она продала ее литературному агенту Черчилля). Этого было недостаточно. Тогда она привлекла к проекту американского бизнесмена, который согласился новые модели распространять на масс-маркет, как то делалось в Штатах с костюмами от-кутюр до войны. В дело, конечно, вошел и Пьер Вертхаймер. Его расходы проходили по графе «реклама», так как он справедливо считал, что новая коллекция от Шанель подстегнет продажи одноименных духов. Показ новой, весенней коллекции был запланирован на 5 (выбор цифры не вызывает удивления) февраля 1954 года. Мадмуазель планировала создать сто тридцать моделей. С этой целью она наняла около семидесяти человек: портных, закройщиц, продавщиц, манекенщиц. Для начала Габриэль открыла на рю Камбон, 31, два ателье, приблизительно по 25 работниц в каждом, и готова была принять новых, если ее задумка увенчается успехом. Журналистам она сказала, что предпочла бы потерпеть провал, чем оставаться в небытии.

Провал, казалось, был предопределен. Публика не стала притворяться, что ей нравятся новые наряды от Шанель. Зал был набит битком: потенциальные покупатели, модные критики, журналисты всех мастей. Они кривили лицо, холодно улыбались и лениво хлопали. Англичане и французы не сомневались — время Габриэль давно прошло и не стоило ей возвращаться, ведь уходить надо красиво, на пике успеха. Ее модели называли устаревшими, «допотопными», призраками прошлого, «реликтами». Журналисты не скупились на эпитеты. Статьи, вышедшие на следующий день, словно писали под копирку заранее, еще до показа. Публика была уверена, что Шанель ждет провал, и фиаско не заставило себя ждать. Только американцы хранили ей верность и всячески расхваливали коллекцию. Покупательницы в США заполнили магазины, скупая новые модели, однако бутик в Париже оставался пустым.

Провал расстроил Габриэль, но не заставил отступиться от задуманного. Она твердо намеревалась снова завоевать мир моды. Работницы Дома на следующий же день после показа услышали от хозяйки то, чего ожидали в последнюю очередь: «Мы начинаем делать новую коллекцию!» Новую? О какой новой могла идти речь? Дело было не только в отсутствии интереса со стороны европейской клиентуры, но и в отсутствии финансирования. Если бы коллекция имела успех, у спонсоров был бы стимул продолжать вкладывать деньги, надеясь на скорую отдачу. Более того, негативное отношение к коллекции могло самым плачевным образом сказаться на продажах духов. Тем не менее Пьер Вертхаймер поверил в Габриэль. С одной стороны, в те дни он испытывал к ней острую жалость: несмотря на смелые заявления о продолжении работы, Габриэль ходила с поникшей головой; ее руки изводил артроз, не дававший возможности ловко орудовать ножницами и втыкать булавки. С другой стороны, Вертхаймер чувствовал в Шанель внутреннюю уверенность в победе, упрямство, которое всегда в ней вызывала критика, желание сделать наперекор. Обычно это заканчивалось ее триумфом. Так и случилось на этот раз.