Кокон

– Я этого не говорил! – кричал папа. – Я сказал только, что сейчас неподходящее время для ребенка. Ведь это правда! – Наверное, папа выпил уже немало, лицо его полыхало, стакан в руке дрожал, содержимое едва не выплескивалось наружу.

– Правда в том, что ты не хотел этого ребенка. Боялся, что он станет обузой, свяжет тебе руки, – холодно ответила Ван Лухань, сидя на диване с сигаретой в зубах.

– То есть лучше родить ребенка и поселить его с психопаткой, у которой в любой момент может начаться припадок?

– Психопатка! Ха-ха, теперь ты от нее нос воротишь! А что говорил, когда предлагал перевезти ее к нам? Нужно восполнить ее утрату, дать ей пожить спокойно. И что теперь? Прячешься, видеть ее не хочешь, а когда начинается приступ, требуешь, чтобы я ее увела! Ха, ты говоришь, что она психопатка, но скажи на милость, как она такой стала?

– Опять началось, да что ты будешь делать! Я должен каждый день ходить с повинной головой, только тогда ты будешь довольна? – Папа быстро прошел к шкафу, взял бутылку и, качая головой, набулькал из нее в стакан. – Ни капли смысла.

Эта фраза показалась мне очень знакомой, раньше он тоже так говорил.

Папа стал большими глотками заливать в себя водку. Ван Лухань наблюдала за ним с каменным лицом. Я подалась вперед, раздумывая, нужно ли выбежать в гостиную и отобрать у него стакан.

Ван Лухань собралась с духом, выпрямилась и сказала:

– Давай все-таки расстанемся.

– Решилась?

– Да.

– Отлично.

– Мы знали, что нам нельзя быть вместе, но все равно решили попробовать, в итоге пострадали оба. После каждого скандала ты уходишь, хлопнув дверью, а я сижу в этой квартире с чувством, что вот-вот умру… – У Ван Лухань перехватило дыхание, и несколько секунд она молчала. – Ты никогда не поймешь моего отчаяния. Рано или поздно все это кончится чьей-то смертью, я не шучу. Так что лучше нам расстаться, это освободит и тебя, и меня.

Я слушала, затаив дыхание. Речь Ван Лухань тронула меня за душу, поначалу я не верила, что она решится на этот шаг.

– Ага, сегодня ты трезво рассуждаешь. – Папа размахивал стаканом, на дне которого еще плескалось немного водки.

– Я всегда трезво рассуждаю, это ты каждый день напиваешься допьяну.

– Ты вдруг решилась. Отлично. Да. Может, есть другая причина?

Ван Лухань вскинула голову:

– Какая причина?

– Нет? Неужели тебя никто не ждет? – Папа рассмеялся.

– О чем ты говоришь?

Папу сильно качнуло, и он привалился к шкафу.

– Так быстро решилась, да еще сделала аборт у меня за спиной. Ждешь не дождешься, чтобы сбежать к своему кавалеру?

Ван Лухань схватила со стола пепельницу и запустила ей в папу, пепельница ударилась о шкаф рядом с ним и разбилась. На шкафу осталась большая вмятина.

– Ли Муюань, ты подлец, – отчеканила Ван Лухань.

– Ты хотела одного – разрушить мою жизнь. Теперь довольна?

– Кто чью жизнь разрушил? Кто уничтожил нашу семью?

Сзади хлопнула дверь, матушка Цинь пробежала мимо меня в гостиную и обняла Ван Лухань.

– Что такое, Сяо Хань? Не бойся, ничего…

– Ван Лухань, да кем ты себя возомнила? Ты сама – дочь преступника!

Ван Лухань оттолкнула старуху, бросилась на папу, вцепилась в его рубашку:

– Небо все видит! Имей совесть! Не боишься наказания за такие слова?

Старуха зарыдала, зажав ладонями уши и повторяя:

– Ничего, не бойся…

– Быть с тобой – вот худшее наказание. Нет ничего страшнее! – Папа оттолкнул ее, качнулся пару раз и двинулся к двери.

Тут он увидел меня, на миг замер, словно только сейчас вспомнил, что есть еще и я.

– Цзяци, пошли!

Я бросилась в маленькую комнату за курткой. Старуха засеменила следом, ухватила меня:

– Хорошая девочка, не бойся, ничего. Злые люди нас не найдут!

– Это ты злая! Чокнутая старуха!

Я с силой разжала ее пальцы. Матушка Цинь попятилась и загородила дверь. Я схватила ее за руку, пытаясь оттащить в сторону.

– Опасно, очень опасно! Хорошая девочка, всегда слушайся взрослых… – Старуха стойко держала оборону, как я ни колотила ее кулаками, как ни лягалась.

– Дайте мне выйти, умоляю. Папа меня ждет… – сказала я сквозь слезы.

– Опасно, опасно… – механически повторяла матушка Цинь.

Ее трясло словно одержимую, лопатки бились о дверь, взгляд впился в одну точку на потолке. Казалось, еще немного – и ужас вырвет ее глаза из орбит. Там, наверху, старуха будто в самом деле видела опасность, о которой говорила. Я замерла, испуганно глядя на матушку Цинь, и пришла в себя только от хлопка входной двери.

– Папа ушел… Пустите меня, пустите!

Я снова и снова бросалась в атаку, тянула ее за ногу, била в живот, подпрыгивая, царапала ей лицо. Но старуха, не чувствовавшая боли, не сдвинулась с места, точно обратилась в статую. Из ужасающих царапин на лице сочилась кровь.

Обессилев, я опустилась на пол и разрыдалась. Не знаю, сколько прошло времени, но матушка Цинь наконец отошла от двери, наклонилась и погладила меня по голове. Я отбросила ее руку и выскочила из комнаты.

Открыла входную дверь, выбежала в подъезд, закричала:

– Папа, папа!