Кокон

Се Тяньчэн пришел. Завидев его, я с облегчением отметила, что он такой же рослый и плечистый, каким остался в моей памяти. Но узнать его я смогла только благодаря интуиции. Он очень постарел, глаза глубоко запали, у висков бурели крупные пигментные пятна, они же покрывали тыльные стороны его ладоней, я заметила это, когда он сел и достал сигареты.

– Сколько мы с тобой не виделись, лет двадцать? – спросил Се Тяньчэн.

– Восемнадцать.

– У меня дочери шестнадцать, – сказал он. – Уже с парнем встречается.

Просторный коричневый джемпер висел на нем мешком, рубашки под джемпером не было, и из ворота торчала темная шея. Он предложил мне юньнаньскую сигарету, я сказала, что курю другие, и достала из сумки свою пачку.

– Тоже их полюбила? – Он взял у меня пачку “520”, покрутил в руке. – Давно их не видел.

Я затянулась, опустила голову и взглянула на влажное красное сердечко на фильтре. Иногда, накрасив губы, я сразу хваталась за сигарету, просто чтобы увидеть, как расплывается помада по краю красного сердца.

Он пристально посмотрел на меня, потом вышел из задумчивости и улыбнулся.

Се Тяньчэн когда-то тоже ездил торговать в Москву. Как и тетушка Лин, с тех пор он уже нигде не работал, одно время хотел наладить крупный бизнес, но после ряда неудачных попыток все-таки оставил эту идею. К счастью, еще тогда на заработанные в России деньги он купил несколько квартир, теперь каждый месяц собирает арендную плату. Еще успел купить несколько автомобилей, а когда номера подорожали[76], тоже отдал их в аренду. С такими деньгами прокормить семью – не проблема. Се Тяньчэн живет в свое удовольствие, у него уйма свободного времени, днем обычно играет на бирже или в мацзян, по вечерам выходит выпить со старыми друзьями, с которыми катался в Россию, и старается попозже возвращаться домой: у жены климакс, она вечно раздраженная.

Быстро стемнело, вокзал было не разглядеть. Только красные иероглифы, по-прежнему четкие, одиноко висели в темноте. Из кафе мы пошли в знаменитый ресторанчик с хого[77]. Се Тяньчэн спросил, чем я сейчас занимаюсь, и очень заинтересовался, когда я рассказала о работе в редакции модного журнала, ему это показалось блестящим поприщем, и он явно расстроился, узнав, что я уже уволилась. Я сказала, что и дальше буду писать репортажи для разных журналов, он спросил, у кого мне приходится брать интервью, я назвала несколько имен, которые первыми пришли в голову.

– Обожаю Шу Ци![78] – сказал он. – Эти полные губы, она и в жизни такая же сексуальная?

Котел на столе кипел, в ячейках, шумно бурля, варилась разная снедь. Так и люди – варятся каждый в своей жизни, но все равно оказываются пропитаны общим запахом. Не расставаясь с сигаретой, Се Тяньчэн выловил из котла кусок обжигающей баранины, отправил его в рот и запил глотком ледяного пива. Как странно: в этом мужчине было невозможно узнать молодого Се Тяньчэна, и тем не менее каждый его жест дышал девяностыми. Поезда, Москва, дурманящие мечты о богатстве. Это была золотая пора Се Тяньчэна. Как и тетушка Лин, он любил повторять, что хорошие времена позади, теперь все перевернулось вверх дном, чем дольше живешь, тем меньше что-либо понимаешь. По воздуху расплывался аромат той эпохи, и мне показалось, что папа где-то рядом. Но я о нем не заговаривала.

Торговый центр, в котором находился ресторанчик, закрывался рано, и мы пошли в бар. Выбрал его Се Тяньчэн, это был ирландский паб на берегу реки, со столом для бильярда и футболом по телевизору.

– Раньше я часто здесь бывал. – Он отхлебнул пива. – Как сейчас развлекается молодежь, еще ходите по барам?

– Наверное, бывает, – ответила я. – Сама не знаю, как сейчас развлекается молодежь.

Он расхохотался:

– Любите вы строить из себя поживших. Ты замужем?

– Нет.

– Стоит все-таки подыскать себе спутника жизни. Не надо воображать, будто сама со всем справишься.

В то время я снова переехала к Тан Хуэю. Мы расстались, но он не переставал обо мне беспокоиться, часто звонил, рассказывал новости: написал неплохую статью, встретил интересного человека, попробовал новое блюдо – все в таком роде. Через год после моего разрыва с Сюй Ячэнем он сказал: твой цветок распустился, не хочешь прийти посмотреть? Мы стояли у окна, и он проговорил, глядя на улицу: наверное, это упрямство и самонадеянность, но я уверен, что только мне под силу сделать тебя счастливой. Потом взял мою руку и прижал к своей груди. Спустя две недели я снова перебралась в его квартиру. Мы завели пуделя. Иногда пудель спал в гостиной, иногда в кладовке, но никогда не соглашался лечь на подстилку, которую мы ему приготовили.

– Пару дней назад встретил приятеля, мы с ним вместе ездили торговать в Москву. Зашла речь о твоем папе, – сказал Се Тяньчэн.

– Что он сказал?

– Сказал, что твой папа остался должен ему много денег.

– Сколько?

– Порядочно, если посчитать проценты с девяносто третьего года. Все это время он искал Ван Лухань, чтобы она вернула долг. Если найдет тебя, пристанет как банный лист.

– Ван Лухань не нашлась?