Кокон

На следующее утро бабушка отправилась к старшей медсестре старого корпуса, чтобы выяснить, кто разрешил Ван Лухань ухаживать за моим дедушкой. Старшей сестре было за сорок, все звали ее тетушкой Юнь. Покричать тетушка Юнь умела – я видел, как она распекает в коридоре других сестер, еще старше. У тетушки Юнь было длинное лицо, а длиннее всего казался желобок под носом, – судя по всему, она должна была прожить по крайней мере лет сто. Бабушка устроила ей настоящий разнос, но тетушка Юнь и не подумала извиниться. Ответила, что ухаживать за моим дедушкой никому не хочется, а Ван Лухань вызвалась делать это на добровольных началах, и нареканий к ее работе нет, значит, она может остаться, больничные правила не запрещают использовать труд волонтеров. Мне все равно, что у вас там за вражда, так или иначе, старик лежит в палате целый и невредимый, ни один волосок с него не упал. Бабушка потребовала сменить замок на двери в триста семнадцатую палату, но тетушка Юнь отказала. Тогда уж заберите его домой, сказала она. И ставьте хоть замок, хоть пять железных дверей, чтобы и муха не залетела. Бабушка даже притопнула от злости, но поделать ничего не могла. С полудня и до самого вечера она сидела в палате, а когда пришла Ван Лухань, накинулась на нее с приготовленной на этот случай метлой. Потом сбегала домой, наспех поужинала и понеслась обратно в больницу, но на этот раз прихватила с собой старую деревянную рейку с гвоздями. Как и следовало ожидать, Ван Лухань опять явилась в палату. Последовала новая драка. Говорили, бабушка рассекла ей лоб, было много крови.

В тот день я не пошел в больницу. Тетя стерегла меня дома. Она сказала: бабушка обещает переломать тебе ноги, если посмеешь тайком от нас видеться с Ван Лухань. Потом вздохнула, привлекла меня к себе: знаешь, как это называется? Ты продался врагу. Увидел, что она заботится о дедушке, и поверил в ее доброту. Дети такие наивные, да разве бывает на свете, чтобы люди бескорыстно делали добро? Еще и ухаживал за ней… Тетя опустила голову, пожевала губы: мне ты сережек никогда не покупал… Я молча сбросил ее руку, убежал в комнату и вскарабкался на свою кровать.

На следующий день бабушка привела в больницу слесаря, чтобы тот поставил замок на дверь триста семнадцатой палаты, ключи были только у нее и у тети. Потом бабушка пошла к директору больницы и объявила, что Ван Лухань только называется волонтером, а на самом деле замыслила убить моего дедушку, больница должна ее прогнать, а к дедушке приставить другую медсестру. Директор был по горло сыт этими разговорами и велел тетушке Юнь сменить медсестру в триста семнадцатой палате. Бабушка отдала ключ лично в руки новой темнолицей медсестре и много раз повторила, что его ни в коем случае нельзя передавать посторонним. Но и после этого не успокоилась, что ни день прибегала в палату проверить. Однажды она застала у больницы Ван Лухань, та неприкаянно бродила под окнами стационарного корпуса, но, завидев бабушку, тотчас же ушла.

В те дни я приходил домой сразу после школы, ел и быстро ложился спать. Если не мог уснуть, лежал и слушал музыку, кассеты в плеере у меня были заслушаны до дыр. Я ни о чем не разрешал себе думать, стоило начать думать, и я увеличивал громкость в плеере, музыка била в барабанные перепонки, кожа на голове немела. Это очень действенный способ, много лет спустя я посоветовал его Большому Биню, когда от него ушла жена. Он в тот раз едва не оглох. Так прошло больше недели, однажды утром я сел на кровати, в пустой голове билась единственная голая мысль: наверное, я никогда больше не увижу Ван Лухань. Хвататься за наушники было поздно. Мы больше года провели бок о бок, день за днем проживали в неизменных декорациях, выполняя одну и ту же работу, и теперь эти дни наложились друг на друга, слились в единый образ, вместивший в себя все до последних мелочей. Заторможенный, холодный взгляд Ван Лухань, ее механические, жесткие движения – толстый слой льда на зимнем озере. Возможно, это самообман, но мне казалось, что я подобрался к ней совсем близко, что я вот-вот сломаю ее лед и прикоснусь к теплой воде. Наверное, Ван Лухань так и ходит под окнами больницы. Я должен пойти к ней, нельзя дать ей исчезнуть, нельзя, чтобы она растворилась в толпе.

На другой день я пропустил уроки во вторую смену и до вечера бродил вокруг больницы. Но она не пришла. Потом была суббота, я хотел с самого утра отправиться к стационару и ждать ее там. Но не успел я утром выйти из дома, как зазвонил телефон и тетю срочно вызвали в больницу: дедушка пропал.