Кокон

Тем вечером мы пошли с ним на “Ночь поэзии”. Стояли у высокого столика в самом углу, смотрели на лужайку за окном. Наверное, днем там играли свадьбу, цветочную арку на лужайке до сих пор не разобрали, и в сумерках вокруг нее носились двое детей. Какие-то люди то и дело подходили к Инь Чжэну, чокались с ним, заводили разговор. Когда никого не было, мы молча стояли и смотрели друг на друга. Инь Чжэн сказал: можешь не верить, но у меня все это время было ощущение, что ты в Пекине. Поэтому, приезжая сюда в командировку, я каждый раз надеялся где-нибудь тебя увидеть. Он улыбнулся, взглянул на меня: как ты поживаешь, Цзяци? До чего быстро летит время, в моих воспоминаниях ты все та же девочка в школьной форме. Подошел какой-то мужчина, сказал, что хочет познакомить Инь Чжэна с двумя своими друзьями. Инь Чжэн последовал за ним, потом вернулся и попросил: не уходи, дождись меня, ладно? И отошел, только когда я кивнула.

В зале стало тесно, люди вокруг увлеченно о чем-то беседовали. Какой-то паренек студенческого вида долго меня разглядывал, потом опасливо подошел и спросил: вы тоже поэт? Я покачала головой. Когда он ушел, я толкнула стеклянную дверь и вышла на воздух. Почти стемнело, лужайка тускло мерцала после полива. Цветочную арку начали разбирать, все розы сняли, и проволочный каркас голо торчал в ночи. Наверное, Тан Хуэй сейчас дома, планирует нашу поездку в Киото в следующем месяце. Но какое мне дело до прекрасных храмов и улочек Киото? Пройдет немного времени, и я их забуду. Зато буду помнить эту ночь, пусть мы с Инь Чжэном так ничего друг другу и не сказали. Я буду помнить, как стояла здесь, вдыхала запах политой травы, смешанный с ароматом роз, и смотрела, как по высокому летнему ночному небу летят облака. Моя печаль была почти такой же острой, как в восемнадцать лет, но на этот раз ее возвращение казалось милостью. Я поняла, что ощущаю себя по-настоящему живой только в редкие минуты, когда что-то трогает мое сердце. А все остальное время пребываю в скуке и пустоте, ожидая возвращения этих минут, когда над головой загорится прожектор и выдернет меня из сумрака.

Подошел Инь Чжэн, встал рядом. Мы смотрели на лужайку. Как хорошо в Пекине летом, вздохнул он. А ведь мне этот город никогда не нравился, как разберусь с делами, так сразу и уезжаю. Почему, спросила я. Наверное, слишком большой и суматошный, ответил Инь Чжэн. Лет десять назад я собирался сменить университет и едва не выбрал Пекин, но все-таки передумал. Он взглянул на часы: Цзяци, пойдем отсюда. Тебе не надо домой? Если нет, давай где-нибудь посидим? Он предложил летнюю веранду в баре на первом этаже его отеля, туда можно было дойти пешком. Мы шли по пустынной улочке посольского квартала. По обе ее стороны росли высокие тенистые платаны, мягкое сияние фонарей сливалось с лунным светом. Он спросил: ты еще пишешь стихи? Нет, ответила я. Он сказал: да, я тоже. Я спросила: все время отнимают мемуары? А ты откуда знаешь? Он удивленно посмотрел на меня, потом кивнул: да, я ведь сам говорил на сегодняшней встрече. Годы берут свое, сил все меньше, написал несколько строчек и уже устал. Хотел закончить книгу в этом году, но, видимо, придется отложить до следующего. Я спросила: что там будет? Он сказал: детство, “культурная революция”, студенчество, вся моя жизнь. Нудная писанина, вряд ли кто-то захочет такое читать, но для меня эта книга очень важна. Инь Чжэн многозначительно на меня посмотрел: когда она выйдет, подарю тебе авторский экземпляр. Мы подошли к широкому перекрестку, остановились у светофора. Он повернулся ко мне и сказал: помню нашу первую встречу, как мы сидели у ворот твоей школы. Прошел дождь, мы страшно замерзли, кажется, была осень. На самом деле была весна, но я не стала его поправлять. Наверное, в его памяти та ночь уже неотделима от осени.

Летняя веранда была полна народу, мы заняли последний свободный столик. Снова взглянув на часы, Инь Чжэн сказал, что должен позвонить. Отошел к барной стойке и стоял там, с улыбкой прижимая к уху телефон. Я отпила белого вина и написала Тан Хуэю, что встретила друга, немного задержусь, ложись без меня. Спустя несколько минут пришел односложный ответ: хорошо. Инь Чжэн вернулся за столик, мы чокнулись и молча выпили. Он объяснил, что звонил дочери, она отказывается засыпать, если не услышит его голос. Это было неожиданно. Он сказал: несколько лет назад Мэн Цзин вдруг передумала и захотела ребенка. Мы попробовали ЭКО, в конце концов получилось. Девочка? Девочка, пять лет. Как хорошо, ответила я. Мэн Цзин может научить ее танцевать. Он кивнул: она оказалась отличной мамой, кто бы мог подумать.