Кокон

Моя одноклассница поступила на поток, который вел Инь Чжэн, и регулярно о нем рассказывала. На третьем курсе я узнала, что Инь Чжэн сошелся со студенткой из их группы. Мать девушки устроила в деканате скандал, и об их связи узнал весь факультет. В следующем семестре Инь Чжэн в университете не появился, говорили, его хотят куда-то перевести. Она красивая? Я не удержалась и задала этот пошлейший вопрос. Обычная, сказала моя одноклассница. Просто временное помешательство. Весь следующий месяц я почти не появлялась на занятиях, сидела в общежитии, слушала музыку, смотрела в одну точку, а по щекам медленно катились слезы. Никогда еще я не была себе так противна. Мне казалось, что я недостойна любви, не могу вызвать даже “временного помешательства”. Однажды вечером я достала со дна чемодана толстую пачку листов со стихами, которые писала последние два года, набросила пальто и вышла на улицу. Встала на пустыре за общежитием, чиркнула спичкой. Как я ни рылась в стопке, пытаясь сохранить стихи, посвященные папе, все было бесполезно – оказалось, я уже не помню, что писала папе, а что Инь Чжэну. Они слились в одного человека, которому и были посвящены все мои стихи. Я бросала их в огонь, листы стремительно съеживались, иероглифы кривились, а в последний миг перед смертью срывались с бумаги и повисали в воздухе. Сквозь пляшущее пламя я увидела, что на той стороне костра стоит человек. Дождавшись, когда огонь погаснет, он подошел и сказал: послушай, тут нельзя разводить костры. Я молча развернулась и ушла.

Это был Тан Хуэй. Мы уже виделись раньше, моя соседка по комнате встречалась с его соседом, однажды у нас стала подтекать труба в туалете, и сосед Тан Хуэя попросил его принести плоскогубцы. Он пришел, посидел немного на моей кровати, полистал книгу, которую я оставила на столе.

С того вечера на пустыре Тан Хуэй стал приглашать меня в кино вместе с его соседом и моей соседкой. И каждый вечер звал меня на пробежку. Признаюсь, в то время его ухаживания спасли последние крохи моей растоптанной гордости. Но, немного оправившись, я поняла, что нам надо объясниться. Я рассказала ему про Инь Чжэна и попросила оставить меня в покое. Он ответил: глупышка, это была не любовь. Взял мою руку и прижал к своей груди: вот – любовь, слышишь? Наверное, ты пока не можешь разделить ее со мной, но настанет день, когда ты почувствуешь ко мне то же самое.

Кажется, это случилось только после ухода Тан Хуэя. Тем вечером я стояла в дверях, глядя, как он собирает чемоданы, и вспоминала день, когда от нас ушел папа, как весь мир с грохотом рухнул после его ухода. Я услышала рваный треск и поняла, что прощаюсь с частью себя.

Когда встречи с Се Тяньчэном закончились, Тан Хуэй сказал: теперь ты выяснила о своем папе все, что хотела, так что прекрати путаться с этими личностями из прошлого. Повторять я не буду, надеюсь на твое уважение. Если это случится еще раз, я уйду. Наверное, Тан Хуэй растерял весь свой оптимизм и действительно готовился к тому, что это случится “еще раз”. Но вряд ли он мог подумать, что очередной личностью из прошлого окажется Инь Чжэн. Как сказал сам Инь Чжэн, сделав большой круг, мы снова вернулись к началу.

Тот вечер назывался “Ошибки и примирения”, это была последняя встреча с авторами в рамках летней Недели поэзии. На черном фоне напечатали фотографии двух гостей. Я стояла у входа в книжный магазин, изучая фотографию справа. Крупные синеватые мешки под глазами, в улыбке угадывается самоирония. Да, он постарел. Наверное, я просто хотела в этом удостовериться. Но вдруг ощутила острую грусть. Как будто бросила его, предоставила пройти этот жестокий путь в одиночестве. Злость и обида отступили, осталась только нежность. Я зашла в книжный магазин и села в последнем ряду. Сказала себе: я просто хочу его увидеть.

Беседу он вел азартно и довольно агрессивно, постоянно перебивая второго гостя. Спешил высказать свою точку зрения по самым разным вопросам и не выпускал из рук микрофон. Потом рассеянно скользнул взглядом по аудитории и вдруг осекся на полуслове, затем быстро свернул монолог и передал микрофон второму гостю. Почти все оставшееся время он молчал, с суровым видом разглядывая пол, на вопросы из зала отвечал неохотно. Ведущий почувствовал перемену в его настроении и вскоре закруглил встречу. Несколько читателей подошли за автографом, а я подхватила сумку и направилась к выходу. И услышала за спиной: Цзяци. Сделала еще пару шагов и обернулась. Он улыбался: Цзяци, вот мы и встретились. Открыл свой новый сборник, написал: “В подарок Ли Цзяци”, внизу поставил дату и подпись.