Кокон

Тетушке Лин мой папа запомнился человеком нелюдимым. Дорога в Москву занимала целую неделю, челноки все время держались вместе, сплоченной компанией. Папа выглядел белой вороной. По вечерам они собирались в купе, убивали время за выпивкой и картами. Папа редко участвовал в их посиделках, ему не нравились ни карты, ни пошлые анекдоты. Выпить он любил, но обычно закрывался в своем купе и пил один. Поэтому многим челнокам он не нравился, за глаза его называли индюком, дескать, преподавал в университете, поднабрался культуры и теперь людей ни во что не ставит. К тому же дела у папы шли неплохо, и остальные челноки ему завидовали. Однажды они объединились против него и сговорились с поставщиком, чтобы он подменил заказанный папой товар и скинул ему весь брак. Папа потерял много денег, начал пить, и пока он тонул в апатии, дела его день за днем приходили в упадок.

Возможно, папа был хорошим преподавателем, но коммерсант из него вышел неважный. Изгнанный из своего круга, он попытался войти в круг, к которому не принадлежал, но его и оттуда прогнали. Он никогда не умел приспособиться к среде. Почувствовав разочарование, отступался и уходил, и его жизнь превратилась в череду уходов. Иногда мне кажется, что если бы папа решил просто оставаться на месте, если бы он решил вообще ничего не решать, его жизнь сложилась бы намного благополучнее.

Поезд К-3 курсирует до сих пор. Как и раньше, каждую среду он отправляется из Пекина, а во вторник прибывает в Москву. На второй день пути проезжает через границу в Мохэ, в субботу вечером из окна можно увидеть Байкал, а еще через день поезд подходит к Енисею. Все пейзажи сменяются за окном в то же самое время, что и раньше. Неспешное и лиричное путешествие, понемногу приближающее пассажиров к Москве. Но желающих становится все меньше, мало кто готов потратить шесть дней и шесть ночей на дорогу. Этот маршрут стал больше не нужен.

Проезжая мимо вокзала, я всегда говорю себе, что однажды куплю билет на поезд К-3. Но на самом деле я просто жду того дня, когда этот поезд исчезнет из расписания. Его существование всегда было угрозой прекрасным образам, живущим в моей голове.

22’13”

“ДОБРОЕ СЕРДЦЕ И ДОБРЫЕ РУКИ – ЗНАКОМСТВО С АКАДЕМИКОМ ЛИ ЦЗИШЭНОМ”

На экране черно-белая фотография. Мужчина и женщина сидят на составленных рядом стульях. Мужчина одет в платье чаншань, на женщине белое ципао[40].

Титр:

В 1950 ГОДУ ЛИ ЦЗИШЭН И СЮЙ ХУЭЙЮНЬ ПОЖЕНИЛИСЬ. СЮЙ ХУЭЙЮНЬ БЫЛА СТАРШЕЙ ДОЧЕРЬЮ СЮЙ ЧЭНФАНА, ГЛАВЫ АДМИНИСТРАЦИИ УНИВЕРСИТЕТА ЦИЛУ. В СЛЕДУЮЩЕМ ГОДУ ХУЭЙЮНЬ ВСЛЕД ЗА МУЖЕМ ОТПРАВИЛАСЬ В ГОРОД СЮНЬХУА ПРОВИНЦИИ ХЭБЭЙ, ГДЕ УСТРОИЛАСЬ НА РАБОТУ В МЕСТНУЮ БОЛЬНИЦУ. В 1954 ГОДУ РОДИЛСЯ ИХ СТАРШИЙ СЫН ЛИ МУЮАНЬ.

Еще одна черно-белая фотография. В центре – женщина с маленькой девочкой на руках. Слева стоит мужчина, справа – двое мальчиков.

Титр:

СЛЕВА НАПРАВО: ЛИ ЦЗИШЭН, СЮЙ ХУЭЙЮНЬ, ИХ ДОЧЬ ЛИ МУТИН, СЫНОВЬЯ ЛИ МУЮАНЬ И ЛИ МУЛИНЬ. В ВОЗРАСТЕ ПЯТИ ЛЕТ ЛИ МУТИН ЗАБОЛЕЛА И УМЕРЛА. ЛИ ЦЗИШЭН БЫЛ ОЧЕНЬ ПРИВЯЗАН К МЛАДШЕЙ ДОЧЕРИ. В ПИСЬМЕ ДВОЮРОДНОЙ СЕСТРЕ ОН ПИСАЛ: “МУТИН ГЛАЗАМИ ПОХОЖА НА МОЮ МАТЬ, ЕСТЬ В НЕЙ ЧТО-ТО ИЗ СТАРЫХ ВРЕМЕН”.

Чэн Гун

Когда тебя перевели в наш класс, была весна – это я хорошо помню. У школьных ворот уже торговали гусеничками шелкопряда.

Утром, сразу после второго урока, учительница завела тебя в класс. Ты стояла у двери, высокая и худенькая, левую щеку клевали тонкие солнечные лучи. Казалось, будто тебя заперли в передержанной фотографии, яркий свет мешал рассмотреть лицо, но в нем чувствовалась какая-то торжественная тайна.

Ты очень коротко рассказала о себе. Захлопали не сразу, несколько долгих секунд класс оцепенело тебя разглядывал.

Единственное свободное место было за последней партой, рядом со мной. Туда тебя и посадили. Это ненадолго, утешила учительница, словно намекая, что ты попала в весьма опасное место. Ты и бровью не повела, будто тебе вообще все равно, с кем сидеть.

Во время урока я попробовал тебя рассмотреть. Расчесанные на косой пробор волосы падали вниз, закрывая лицо, и я видел только прямой нос с высокой переносицей, его крылья подрагивали, мягко колыхая воздух. Ты выщелкивала из голубого автокарандаша длинный стержень, а когда он упирался в бумагу и ломался, доставала футляр, вытаскивала из него два новых стержня, вставляла их в карандаш и опять принималась щелкать. Парта перед тобой была усеяна обломками стержней, они напоминали выводок муравьев. За весь день ты ни разу не открыла учебник.