Кокон для Стены Плача

— Но в целом ведь еступление раскрыто. Конец. ам. была под следствием.  за е дочку. тик совсем не «чувствуется». драчунапо законам жанра, — вяло парировал мужчина. — Ожидаемое направление, неожиданный поворот, зигзаг…

— Ну да, конечно. Но выходит, что по законам не всегда интересно. Отсюда и появляются… всякие субкультуры. Со шпагами и шампурами.

Она рассмеялась и потрепала его за щеку. И выходя, забыла на багажной полке теннисную шапочку с флагом революционной страны.

В свой последний тунисский вечер он вышел из отеля и долго шел по знойной улице. И вот, на окраине города, на пустыре, нашел то, что искал. Непроходимая изгородь из кактуса, гигантского, безобразного, с огромными ушами, носами, шишками. Вот куст — притихший дракон, где-то притаились злые глаза, замаскировались под колючками, облепленными сором, — это чудище сейчас вздрогнет, заскрипит, и двинется на незваного гостя гибельным ползком.

Он нашёл, высмотрел в колючках спелый плод — красное яйцо, размером с куриное, всё в мелких иголках.

Протянул руку. Укололся, отдёрнул ладонь. Еще попытки, царапался, обжигался…

…Он крадет яйцо.

Кактус, вернее, уже само кактусовое яйцо, отделенное от колючего монстра, само по себе строптивое и злое, награждает вора несколькими противными, невидимыми занозами, прежде чем быть укутанным в пергамент.

А в номере, «вор», срезав мерзкую кожицу, ест добытый африканский плод, воплощение фараонов, сфинксов, пирамид, Сахары, Карфагена, Италии, Франции, солончаков, фиников и оливкового масла, запивая русской водкой. Семечки, маленькие, похожие на семена томата и, наверное, на яйца бабочки тутового шелкопряда, сплевывал на салфетку.

Таба-бис

Шер узнал меня. Сакля такая же. Тихая музыка, только не тлеет ароматная палочка и, надо полагать, эскулап стал курить прямо на рабочем месте — появился соответствующий запах, пропитавший пальмовые стебли. Странный запах, сладковатый.

Эскулап постарел, изменился взгляд, — то ли равнодушный, то ли усталый.

Я вынул из сумки подарок, два берёзовых веника, с добавлением дуба, можжевельника, липы. Говорят, Египет — родина бань? Лучшая релаксация — с веником. Шер очень рад, неожиданный презент. Да, в Каире отличные бани, один веник повесит вот здесь, в углу, это будет… как? — да, экзотично. Русским туристам понравится. Второй заберёт домой. Как у нас дела? М-мм… Расскажи лучше о себе.

— Она умерла?

На воздух, не выношу этой кислой, нездоровой атмосферы прокуренного помещения. А ведь когда-то смолил как паровоз. На берегу всё по-прежнему: там и сям вялые отдыхающие, на лежаках, под «грибками» из пальм. Такое же море, в мелководье видны черные пятна — морские ежи. И даже, вон там, что-то белеет — знакомая картинка. Это наверняка мурена с разверзнутым, опустошенным брюшком — лохматые края колышутся в мирной воде.

В последние месяцы она говорила, что от нее уплыли все большие добрые рыбы с пухлыми ласковыми губами, исчезнув вместе с наполненными светом изумрудными водорослями, а остались только тёмные гроты, остроконечные кораллы, мурены и ежи. Засыпая после укола, она шептала, что укутывается в шаль из полярного сияния и что ей хорошо. Она говорила, что благодарна египетскому знахарю, который научил ее представлять себя во врачующем образе. Как она раньше не знала, что можно «себя творить», нужно только очень захотеть и сосредоточиться. Вот только можно ли представить себя счастливой? Наверное, можно, но у нее уже не получится, нужно было раньше этому учиться. Последние недели, когда всё больше бредила, она представляла себя (говорила, что получалось) куколкой шелкопряда, которая скоро превратится в бабочку, вскроет кокон и… нарожает тысячу детишек, и только потом спокойно умрёт.

— Как Максимка?

— Умер, — просто сказал Шер, обычный врач, анатом и санитар. Он закурил, загляделся на море, в сторону Острова фараонов.

— Заболел? Или погиб?.. — мне вспомнилась Максимкины слова про скинхедов.

— Или, да. Погиб. В Каир.

— Тахрир?

Шер поднял удивлённо брови, кивнул.

Что говорить в таких случаях? Что-нибудь надо спросить. Спрашиваю:

— Он успел жениться?

— Нет, — ответил Шер, вздохнув. — Её отец против стал. Один за это, а другой — за это. Враги. Раньше были друзья, как братья.

— Жаль, хороший был парень. Веселый, шутил…

Я так и не научился говорить сочувственные слова, они мне кажутся фальшивыми. Хотя бы и от всего сердца. Но — слова.

— Да! — Шер просветлел лицом, готовый сказать что-то веселое: — А-а, говорил. Если свадьба нет. То…

— Уедет в Россию, — подсказываю я, — и найдет себе жену, бесплатно.

Шер смеётся, наконец-то:

— Ты тоже слышал?

— Как у вас здесь? — я огляделся. — Все нормально? Говорят, недавно напали на миротворцев? Акул нет? Туристов меньше не стало?

Шер улыбнулся, хмыкнул:

— Русские не боятся.

Сказал — как русский князь! Мы оба засмеялись, захлопали друг друга по плечам.

Уходя, я отдал Шеру весь привезённый шоколад, дюжину плиток разных марок.

— Хотел Максимке подарить. А теперь… Помяните. Это всё без спирта. С орехами.

Шер кивнул.

Я вышел на дорогу и зашагал уже знакомой дорогой. Из проезжающих машин кричали: «Taxi?»