Колдовской мир. Год Единорога

А отступая, оставляли свои дома и крепости. Не любили упоминать об этих постройках люди, хоть и прочно были они сложены. Ведь чудилось всегда, что если громким возгласом потревожить древнее молчание, то отзовется нечто такое, чего лучше бы вовек не видеть человеку, потому и не советовали друг другу люди бывать в этих местах.

Но кое-где еще жили Древние, и могучими оставались они в тех местах. Лишь безрассудный глупец дерзал отправиться туда, где царила такая Сила. Говорили, будто, если пришедший и заставлял ее выполнить свое желание, не ко благу человека бывал итог, мраком и тьмой все кончалось – просивший всегда проигрывал.

Одно такое Место находилось в горах над Уорком, пастухи и охотники держались подальше от него. Даже животные, которых они пасли или преследовали, не забредали туда. Не добро властвовало там и не зло, как в иных местах, но властный покой, и случайным путникам становилось не по себе при мысли, что они посягнули на нечто, что должно пребывать в безмятежном спокойствии. Низкие стены, не выше человеческого плеча, окружали площадку, не квадратную и не прямоугольную, а в форме пятиконечной звезды. В самом ее центре стояла каменная звезда – алтарь. Лучи звезды припорошило песком, и каждый луч был другого цвета: красный, синий, серебристый, зеленый, а последний желтый – словно чистое золото. Ветер, казалось, не проникал за стены, и пыль всегда лежала ровно и гладко, как в тот день, когда некто просы́пал ее на этом месте.

Снаружи звездчатые стены окружали остатки сада, переплетенные кусты и травы. Сюда-то по три-четыре раза за лето и наведывалась Ауфрика, чтобы собрать урожай лекарственных трав и растений. Однажды она пришла в сопровождении чужестранцев, но затем они совершали вылазки самостоятельно. Только никому не приходило в голову поглядеть, чем они там занимаются.

Вот оттуда Труан и принес кусок металла, из которого потом выковал меч. Сходив еще раз, он принес второй слиток и смастерил из него кольчугу. Так искусна была его работа, что Калеб и рыбаки засматривались на ловкие движения рук, тянувших проволоку, переплетавших кольца. За работой чужеземец всегда пел, слов они не понимали, и казалось, будто во сне творит он и нелегко будет пробудить его.

Иногда леди Алмондия приходила взглянуть на его работу и стояла, сжимая на груди руки, словно мысленно помогая ему. Глаза ее были печальны, и уходила она, понурив голову, словно не оружие, а судьба ковалась на ее глазах и таила в себе семена несчастья. Но она ни разу не заговорила и не попыталась остановить труд своего господина.

Когда настала первая ночь осени, поднялась она до восхода луны, тронула за плечо Ауфрику, спавшую неподалеку. Труан еще спал в своей постели, когда они вышли из дома, поднимаясь по тропинке все выше и выше. Луна взошла, когда они добрались до вершины горы, и сразу, словно фонарем, озарила их путь.

Так шли они: леди Алмондия впереди, Ауфрика за нею, и обе прижимали одной рукой к груди по свертку, а другой рукой каждая опиралась на посеребренный лунным светом посох из очищенного от коры дерева ясеня.

Они миновали старый сад, и леди Алмондия перелезла через ограду, оставив следы на серебристом песке; шедшая позади Ауфрика старалась ступать след в след за нею.

Обе женщины подошли к звездному алтарю. Развернув сверток, Ауфрика достала тонкой работы свечи из пчелиного воска с добавкой благовонных трав и расставила их по углам звезды. Тем временем ее спутница извлекла из своего свертка чашу, грубо вырезанную из дерева, словно делали ее руки, не привыкшие к подобной работе. Истинной правдой это было, ведь сама она тайком и выдолбила ее. Чашу леди Алмондия поставила в центр звезды, насыпая в нее понемногу песка с каждого из лучей, а серебристого взяла две пригоршни. Теперь чаша была наполнена до половины.

Потом она кивнула Ауфрике – в безмолвии творили они свое дело, не нарушая грустного покоя, царившего здесь. Тогда Мудрая бросила в чашу горсть белого порошка, и когда совершилось это, заговорила леди Алмондия.

Назвала она Имя и Силу. И ответили ей. Молния из Тьмы пала в чашу, вспыхнул порошок. И сверкал этот огонь так, что вскрикнула Ауфрика, закрыв глаза, но чужеземка стояла недвижно и пела. И пока она пела, пламя блистало, хотя нечему было гореть в чаше. Снова и снова повторяла она те же слова. Наконец подняла высоко обе руки, а когда опустила – угасло пламя.

Но не грубая чаша из темного дерева стояла теперь на алтаре – лунным светом, словно серебряный, сверкал на ней кубок. Взяла его госпожа и поспешно укрыла на своей груди, прижимая к себе словно сокровище, что стоило жизни.

Свечи догорели, но даже следов воска не осталось там, где они стояли… Чист был камень. Женщины тронулись в обратный путь. Перелезая через стену, Ауфрика обернулась: словно невидимый ветер ровнял песок, заметая оставленные ими следы.

– Теперь все сделано, и сделано хорошо, – устало сказала госпожа. – Остается самый конец…

– Желанный конец… – перебила ее Ауфрика.

– Их будет двое…

– Но…