Колдовской мир. Том 1

Хорошо, что когда-то в детстве салкар Откель научил меня плавать. В многочисленных битвах ударами вражеских мечей его тело было так изуродовано, что он уже не годился для войны, и отец приставил его к нам, чтобы старый вояка учил нас военному ремеслу. Так что, благодаря ему, плавал я очень хорошо, но сейчас мне мешала раненая нога, она совсем перестала меня слушаться. Все еще тяжело дыша, я с трудом подплыл к скале, которая выступала из реки, и ухватился за ее ребристую поверхность. От холодной воды сонливость сразу же прошла, но зато боль возобновилась. Силы мои таяли, а сильное течение отрывало меня от спасительного камня.

И тут я почувствовал, как кто-то схватил меня сзади за плечи. Кайлан! Я хотел крикнуть ему, но не смог разжать сцепленные от напряжения зубы. Пришлось позвать брата мысленно. Но ответа не было. Кто же это?

Кто бы это ни был, он крепко вцепился в меня и рывком потащил за собой в воду. Оглянуться, чтоб увидеть, кто на меня напал, мне не удалось. Вырываясь из чьих-то цепких и сильных рук, я закричал. Но неизвестный, крепко вцепившись в мою куртку, оттаскивал меня все дальше и дальше от берега.

И вдруг на крутом откосе я увидел Кайлан а верхом на Шабрине. Он напряженно вглядывался в речные волны — видимо, искал меня. На какое-то мгновение мне показалось, что он меня видит — видит, как я борюсь и с неизвестным, и с бурной рекой. Но, к сожалению, это было не так. Голова моя едва поднималась над водой, и он меня не заметил. Мне снова захотелось крикнуть ему, но я так и не смог разжать губ. Кайлан повернулся и медленно поехал вдоль берега, продолжая высматривать меня среди волн, хотя, казалось, не увидеть меня было просто невозможно. Тогда я попробовал крикнуть ему мысленно, но из этого тоже ничего не вышло. Было такое ощущение, что я наткнулся на сплошную, без малейшего просвета стену. С чувством безнадежности смотрел я на берег. Вот уже и Шил, выйдя из воды, взобрался по откосу наверх и встал там, повесив свою большую голову. Он словно спрашивал себя — а что же это было? Вот уже и брат остановился. А меня стремительно тащили все дальше и дальше. И вскоре остались позади, исчезли за речным поворотом и берег, и брат, и рентаны, и все остальные. Надежды на спасение не оставалось.

Не было ни волн, ни реки, ни стремительного течения. Я лежал на чем-то твердом и сухом. Сознание вернулось ко мне, но я не стал открывать глаза. Мне сначала хотелось узнать, где я, в чьи руки попал. Рана болела все сильней, все нестерпимей. А тут еще и пронзительный ветер. Меня стало трясти от холода. Я потихоньку пощупал поверхность, на которой лежал, и понял, что это песок. Неподалеку плескалась вода, а надо мной завывал ветер. Мне почему-то показалось, что он раскачивает голые ветви деревьев. Узнать что-либо определенное было невозможно. Я открыл глаза. Черные тучи все еще низко нависали над землей, белым днем насылая на землю сумерки. Над собой, вверху, на фоне мрачного неба я увидел толстый и корявый сук — словно скорбный памятник когда-то зеленеющему дереву.

Я попытался привстать, но все поплыло перед глазами, к горлу подступила тошнота, и я едва успел повернуться набок, как тело мое свела судорога, и изо рта хлынула вода, которой, видимо, я все же успел наглотаться. Однако стоило мне чуточку прийти в себя, как я опять предпринял отчаянную попытку встать. Боясь нового приступа тошноты, я осторожно огляделся и увидел, что лежу почти у самой воды, а рядом громоздятся огромные валуны, среди которых тут и там застряли побелевшие от воды и времени щепки, обломки тростника, водоросли — всякий речной мусор, видимо, принесенный сюда каким-то давним паводком.

Меча и шлема со мной не было, должно быть, они потерялись. Рана нестерпимо болела, повязка, наложенная Дагоной, ослабела и пропиталась кровью. А вокруг — ни души. Тот, кто утащил меня от нашего отряда, от брата и Дагоны, оставил меня в живых. Но теперь, кажется, мне угрожала участь еще более жестокая. Идти из-за раны я не мог, а остаться здесь — значило обречь себя на верную смерть. Надежды на спасение не было никакой.