Колдовской мир: Волшебный пояс. Проклятие Зарстора. Тайны Колдовского мира

– Хо! – гулко отозвался в трюме его голос. – Есть кто внизу?

Ему ответил тонкий голос – тонкий, как голос морской птицы вроде тех, что уже скользили над притихшими волнами, радуясь принесенному штормом богатому угощению.

Однако кузнец думал не о птицах. Он неловко, оберегая больную ногу, спустился в вонючий трюм. От увиденного там у него рвота подступила к горлу, и он в глухой ярости проклял хозяев корабля. Судно принадлежало работорговцам – о таких в Рэнноке знали только по рассказам – и несло живой груз.

Из всего этого груза выжил только один. Одна. Хердрек бережно вынес ее из ужасной темницы. У малышки кожа обтягивала кости рук как перчатки, а в больших серых глазах стояла пустота. Ингварн как хозяйка клана и домашнего очага приняла девочку у кузнеца, завернула хрупкое дрожащее тельце в свой теплый плащ.

В Рэнноке так и не узнали, откуда родом Дайрин. Известно было, что работорговцы ведут охоту по всем берегам. А еще в поселке скоро узнали, что малышка слепа. Ингварн, при всех ее познаниях в травах и наговорах, при всем умении вправлять кости и зашивать раны, только грустно покачала головой, сказав, что слепота ее не от болезни тела. Нет, глаза девочки, должно быть, видели такие ужасы, что разум ее закрылся и не желал больше ничего видеть.

Она и не говорила, хотя насчитывала по виду шесть или семь зим, и только страх достался на ее долю. Женщины Рэннока не отказывались утешить ее, но в глубине души охотно предоставили бы это Ингварн, хотя та, на их взгляд, обращалась с девочкой странно. Она как будто вовсе не пыталась облегчить ребенку жизнь. Напротив, с первого дня Ингварн держала найденыша в строгости, не как увечную и слабоумную, а как если бы та была деревенской девочкой, отданной ей в суровое учение.

В те годы в Рэнноке было мало радостей. Пасть бури поглотила добрую половину рыбацких суденышек. И купцы не посетили в том году побережья. Следующую зиму прожили впроголодь. Но в те мрачные дни Дайрин впервые проявила свое искусство. Да, глаза ее были слепы, зато пальцы чутки, и она так ловко чинила рыбацкие сети, что удивляла взрослых опытных женщин.

А на следующую весну, когда селяне шелушили головки локвусов, вылущивая семена для нового посева, Дайрин принялась сучить и свивать в ниточки тончайшие волокна, выстилавшие плод изнутри. Ингварн попросила Хердрека сделать для нее веретёнце и показала Дайрин, как с ним обращаться.

И ее уроки пошли девочке впрок. Маленькие, как птичьи коготки, пальчики тянули нить несравненной тонкости, почти без узлов, что не удавалось ни одной из деревенских женщин. А ей и того было мало, она старалась сделать пряжу все тоньше, все ровнее.

Мудрая учила приемыша не только прясть, но и, руководствуясь осязанием и чутьем, работать с травами. Заклинания и наговоры – непременная часть искусства Мудрых – давались Дайрин легко. Она быстро усваивала их, но и тут ей все не терпелось двигаться дальше. Как она злилась на себя, когда ошибалась! И больше всего, когда тщетно силилась объяснить людям, какой инструмент или средство ей требуется.

Ингварн поговорила с Хердреком (который стал теперь деревенским старейшиной), сказав, что, возможно, искусство Мудрой способно отчасти восстановить утраченную Дайрин память. На вопрос, почему она не говорила об этом раньше, Ингварн серьезно ответила: «Дитя не нашей крови и была пленницей морских волков. Вправе ли мы возвращать ее к ужасному прошлому? Что, если Гуннора, оберегающая всех женщин, лишила ее памяти из жалости? Если так…»

Кузнец, прикусив большой палец, смотрел, как Дайрин расхаживает вокруг ткацкого станка, который он смастерил по ее просьбе. Девочка то и дело досадливо хлопала ладонью по раме. Она как будто пыталась силой желания согнуть неподатливое дерево иначе – так, чтобы лучше служило ее замыслу.

– Мне кажется, она с каждым днем все несчастнее, – медленно согласился он. – Поначалу она казалась довольной. А теперь все больше походит на запертую в клетке снежную кошку. Не нравится мне видеть ее такой.

Мудрая кивнула:

– Хорошо. Сдается мне, это верное решение.

Ингварн подошла к девочке, взяла за обе руки и развернула так, чтобы заглянуть в слепые глаза. При ее прикосновении Дайрин застыла.

– Оставь нас, – властно приказала Мудрая кузнецу.

Под вечер того же дня Дайрин зашла к Хердреку в освещенную огнем горна кузницу. Она уверенно подошла к кузнецу. Слух ее был так тонок, что девочка нередко поражала деревенских, узнавая их без помощи глаз. Сейчас она протянула к нему руки, как к любимому отцу. И он понял, что все хорошо.

К середине лета отцвели и уронили лепестки локвусы. Дайрин часто уходила в поле, ощупывала плоды. Иногда она пела на странном, незнакомом языке, веселя и лаская цветы, как детей (только что были ростом по колено – и вот уже до плеча).