Я выбросила из себя эту мысль, как бы взмахнув перед собой выхваченным из ножен мечом. Если все они затерялись в глубинах своей гнусной веры – мои усилия напрасны. Но если хоть некоторые смогут присоединиться к нам… хотя бы некоторые.
Тварь на троне не теряла времени. Метнувшийся вниз язык Пламени как горстью зачерпнул пузырьки из первого ряда, поглощая их энергию.
– Элис… Элис…
Одно лишь имя, но Джервон вложил в него все, чем мог воодушевить и поддержать меня. Я уловила яркую вспышку чистого золотистого огня слева от себя.
А ложный бог снова потянулся к пище. В его движениях появилась поспешность, как будто время из покорного слуги обернулось его врагом. Он жадно пичкал себя жизнью, набухал силой.
Но неверие – ему не пища. Я цеплялась за эту мысль, как держится утопающий за брошенную ему веревку.
Трон пуст…
И подернувшееся ржавчиной гнилое Пламя издало подобие вопля, который встряхнул меня, отрывая от нити надежды. Огненные языки метнулись ко мне, к свету, который был Джервоном.
Но мы не верили, а значит, не были ему добычей.
Темнота кругом, полное бесчувствие. Я была… внутри?.. Нет, нельзя быть в том, чего не существует. Я есть я, Элис. И Джервон есть Джервон. Мы – не пища для поддельного бога, чьи создатели давно обратились в прах, чьи храмы забыты.
Холод, охвативший мои босые ноги, обжигал как огонь. Я была едина с… нет, не так. Я Элис. И Джервон – Джервон. Я пробьюсь к нему сквозь пытку холодом. Он, как и я, не теряет себя. Мы – это мы, а не слуги… не жертвы этой твари, которой нет места в мире. В нас нет страха, а то, что в нас отзывается ему, мы в себе подавим.
Трон пуст… там ничего нет. Ничего, кроме Элис и Джервона, не верящих…
Боль, холод, боль, но я все держалась. И Джервон докричался до меня, и я нашла в себе Силы, чтобы передать их ему, как он раньше отдавал мне свои. Мы были вместе, и оттого каждый делался сильнее, потому что наш союз объединял лучшее в нас обоих – в разуме и в душе.
Темнота, холод, боль… и вот возникло предчувствие перемены, гибели. Но я не позволила воспрянуть страху. Несуществующий бог не способен убить.
Я открыла глаза – потому что теперь я видела глазами, а не тем особым чувством Иного мира. Передо мной поднимался столб Пламени, но свет его побледнел, иссяк, угасал на глазах. Я шевельнулась. Тело закоченело, застыло, руки и ноги онемели до бесчувствия, но я сдвинулась вперед на сиденье кресла и огляделась в поисках знакомого, известного.
Это же… та круглая камера, где я нашла Джервона!
Джервон!
Спотыкаясь, пошатываясь, я добрела до второго кресла, нашарила кинжал, чтобы рассечь связывавшие его веревки. Он не открывал глаз, но и не завалился вперед, как тот выпитый досуха разбойник. Я онемевшими, неуклюжими руками резала кожаные ремни, дважды роняла нож, с трудом нашаривала его в тусклом свете. Потому что огненный столб посреди камеры уже почти не светил – испускал лишь мертвенное сияние, какое видишь порой на мертвых телах.
– Джервон, – позвала я и встряхнула его, как могла, непослушными руками. Он повалился на меня, ткнулся лбом мне в плечо, чуть не сбив с ног.
– Джервон!
Тогда мне показалось, что все пропало. Если я одна пробилась из того гнусного мира, больше надеяться не на что.
– Джервон!
Мне в щеку дохнуло теплом, послышался стон. Я сжала его в объятиях, каких не разорвал бы даже тот ложный бог, и наконец услышала голос – тихий, прерывающийся:
– Возлюбленная госпожа, ты сломаешь мне ребра… – И слабый смешок, от которого я тоже расхохоталась и не могла остановиться.
Трудно было мне поверить в победу. Однако перед нами, вдвоем уместившимися на широком сиденье, замирал последний отблеск огня. Ворота в Иной мир больше не существовали. Может, за стенами поджидали разбойники Пустыни, но мы вдвоем управились с врагом пострашнее, и сейчас нас ничто не тревожило.
Жабы Гриммердейла[9]
1
Заиндевевшие сугробы громоздились один на другой. Герта остановилась перевести дыхание. Концом копья, которое служило ей дорожным посохом, она потыкала сугроб впереди. Древко с трудом пробило наст. Герта нахмурилась.
Кроме этого копья, которое она крепко сжимала рукой в рукавице, вооружение девушки составлял висевший на поясе длинный кинжал. В складках одежды был спрятан крохотный узелок с теми немногими вещами, которые Герта забрала с собой, покидая крепость Хорл. Но главную свою ношу она несла под сердцем, заставляя себя не отступать от намеченного судьбой пути.
Губы ее плотно сжались. Она вскинула голову – и сплюнула. Воздух с хрипом вырвался из груди. Чего ей стыдиться? Неужели Куно ждал, что она станет ползать перед ним на коленях, умоляя о прощении, чтобы он мог показать своим приспешникам, какой он благородный?
Герта оскалила зубы, словно загнанная в угол лисица, и снова с силой ткнула копьем в сугроб. Ей нечего стыдиться, она не какая-нибудь распутная девка. Война есть война, никуда не денешься. Куно сам, представься ему такая возможность, не удержался бы от того, чтобы не овладеть женщиной из вражеского поселения.