Колдовской мир: Волшебный пояс. Проклятие Зарстора. Тайны Колдовского мира

Девушка тоже прищурилась и в упор взглянула на кошку. С мужчиной Ута повела себя непонятно. И Брикса не в первый раз пожалела, что им нельзя как-нибудь поговорить. Прежде это желание рождалось в ней от одиночества – когда одиночество становилось для нее тюрьмой. В такие часы одного присутствия кошки не хватало, чтобы отогнать мрачные мысли. Брикса тосковала по чужому голосу, чтобы вытряхнул ее из мучительной пустоты.

Сейчас разговора просило ее любопытство. Ута каким-то образом сумела пробиться в затуманенный разум этого Марбона – хоть немного привести его в чувство. Зачем и как?

Взяв вертел, Брикса помахала им, остужая мясо.

– Зачем ты с ним так, Ута? – спросила она. – Он вроде одержимого луной. Хотелось бы знать, это у него от раны или какой-то трюк врага? Может быть, из-за лихорадки… И кто этот Джартар, которого он все зовет, хотя мальчишка сказал, что тот умер?

Она усердно жевала жесткое мясо. Ута тоже занялась едой и даже не подняла глаз на ее вопросы.

Та песня – ее мог бы сочинить любой кузнец – грубая, неумело сложенная, словно только нужда заставила сочинителя взяться за дело, для которого у него не хватало умения. Такой поворот мыслей удивил Бриксу. Однако она чуяла, что так оно и было. Что за нужда в такой песне? Проклятие Зарстора – или как там еще говорилось? Звезда Проклятия…

Какой-то там Зарстор поднял меч против врага и погиб, потому что оружие врага оказалось сильнее. Брикса тряхнула головой. Сколько на свете легенд о старинных войнах и распрях! В каждой есть крупица правды, только теперь эта правда никому не нужна. Разве что темное Проклятие Зарстора еще лежит на этой долине…

Когда речь шла о долинах Высшего Холлака, ничто не казалось невероятным. Древние, когда еще не покинули этих земель у берегов великого моря (чтобы раствориться на западе и на севере за пустыми землями), обладали странными познаниями и Силами. Здесь есть места, которые лучше обходить стороной, и другие… Брикса перестала жевать, когда перед глазами встало воспоминание, такое яркое, словно она мгновенно перенеслась назад – в иное время и иное место.

В тот вечер они, узнав, что защитники больше не в силах держаться, бежали из замка Мурачдейла. Брикса часто дышала. Бег, бег сквозь сумерки – и взметнувшееся вскоре пламя пожара за спиной, крики, вопли… Она словно заново ощутила острую боль под ложечкой и в ногах – и тяжесть длинного подола юбки, и кислый вкус страха во рту.

Вперед – и вверх, к гребню. Куниггуда бежала с ней рядом, подгоняла. Куниггуда… Вспомнив о ней, Брикса изменилась в лице. Хотелось отбросить это воспоминание подальше – далеко-далеко, но память не отступала. Куниггуда, которая, хрипя и кашляя от тяжелой простуды, поднялась с постели, чтобы спасти воспитанницу от смерти; Кунигуда прокладывавшая путь к женским покоям, чтобы вывести ее по потайной лестнице к лазу в стене…

Они бежали всю ночь, отбившись от других беглецов. Куниггуда вывела ее в узкий проход между высокими валунами, и они брели по нему, спотыкаясь и цепляясь друг за друга. Брикса была вне себя от страха. Она почти не замечала дороги и, только оказавшись там, по-настоящему увидела, что́ их окружает.

Люди Долин, кроме Мудрых, посвященных в передававшееся из уст в уста знание, по доброй воле не заходили в места, где когда-то творили свои непостижимые дела Древние. Но даже Мудрые заходили туда с опаской и превеликой осторожностью, чтобы не разбудить зловещие Силы, просыпавшиеся иногда без предупреждения. Брикса не раз слышала тихие разговоры о том, что такие зачумленные места предупреждают о себе, что Тьму можно учуять, прежде чем неосторожный попадется в ее сети.

Место, куда привела ее Куниггуда, было как раз из таких, но ее старая нянька, как видно, что-то о нем знала. Потому что, прежде чем опуститься наземь, кашляя и разрывая легкие хриплыми вздохами, старуха вцепилась в воспитанницу, остатками сил удержав очнувшуюся и готовую обратиться в бегство девочку.

– Жди, – выдохнула она. – Здесь… нет… зла.

Потом Куниггуда повалилась ничком, и теперь уже Брикса, упав на колени, обнимала задыхающуюся няньку. Девочка понимала, что дальше старуха не уйдет, и сама не могла уйти, бросив ее. Она сжалась в комочек в сиянии луны – слишком полной и слишком яркой, висевшей, казалось, над самой головой и освещавшей все в мельчайших подробностях.

Присмотревшись, она поняла, что камни не образуют полного круга. Нет, мерцавшие под луной серебристые валуны стояли двумя полумесяцами, и между их острыми рогами оставались промежутки – проходы к площадке, на которой ютились сейчас беглянки. Камни, как видно, обтесали, прежде чем установить здесь. На верху у каждого Брикса видела прочерченные линии. То ли следы рисунка, то ли надписи, почти стертые водой и ветром.

Чем дольше девочка всматривалась в эти камни, тем ярче становился облекавший их свет. Ее затуманенному ужасом взгляду они представлялись огромными свечами, хотя свет их шел не только с верхушек, где могли бы торчать фитили, но и с боков. И этот свет ничего вокруг не освещал, просто сияющим плащом окутывал каждую колонну.