Колдовство на Руси. Политическая история от Крещения до «Антихриста»

Участники переписки нигде и никак не ставят под сомнение реальность волшебства. Упрек Курбского касается только ложных изветов, на что царь парирует: не было такого, а колдунам везде смерть. Более того, далее он сетует на случай, когда инициатором обвинений в колдовстве был не он, но городской люд – москвичи после пожара 1547 г.

В своей книге Курбский посвятил чародейству, особенно в связи с политическими процессами и казнями, чуть ли не отдельный раздел. Его возмущало пренебрежительное отношение окружающих к такому греху, как магия:

«Мне не раз приходилось слышать, что многие считают это за малость и говорят со смехом: “Этот грех мал, он легко искупается покаянием”. А я говорю: “Не мал, но поистине весьма велик”. Потому что нарушает он важную Божью заповедь по завету, ибо говорит Господь: “Да не убоишься никого и никому не послужишь”, то есть “Ни от кого не получишь помощи, кроме меня, – ни вверху на небе, ни внизу на земле и ни в безднах”. Еще об этом: “Кто пред людьми откажется от меня, от того и я откажусь пред Отцом моим небесным”. А вы, забыв эти непреложные заповеди Господа нашего, спешите к дьяволу, прося у него колдунов (“чаровники”)! Но чары, как всем известно, без отвержения от Бога и без согласия с дьяволом не бывают»[202].

Князь полагал, что грех колдовства вообще невозможно искупить, поскольку он сродни отступничеству и договору с дьяволом: «Неискупим потому, что малым его воображаете, не легок потом, что без Иудина отступничества, и без договора, то есть обета, с дьяволом, и без отступничества от Христа, как мы говорили, этих колдунов чары, и относы, и ворожба на воде вместо начальной купели, и натирание солью вместо святого помазания, скверные нашептывания вместо открытого обращения к Христу на святом крещении, относя вместо приношения на святой жертвенник пречистого агнца – не в состоянии действовать. А все это придумано дьяволом ради дьявольских союзников среди вышеназванных преступных людей»[203].

И опять привлечение ведунов и бытовое волшебство предстает у Курбского обыденным и широко распространенным явлением:

«Вот, внимательно созерцайте и смотрите на таких христиан, что осмеливаются неподобающим образом приглашать на подмогу к себе, детям своим, мужьям злобных колдунов (“презлых чаровников”) и баб, которые ворожат на воде и нашептывают и другими чарами колдуют, общаются с дьяволом и призывают его на помощь, – разглядите в этой неслыханной жестокости, о которой говорилось, какую помощь и какую пользу имеете вы от этого!»[204].

Но главная беда случается, когда сам царь приобщается дьявольского волхвования, привлекая язычников, соблюдая их, а потом рожая при их посредстве сына-наследника – самодержца всех православных: