Колдовство на Руси. Политическая история от Крещения до «Антихриста»

«А о колдунах (“чаровницех”) этих так пеклись, рассылали за ними туда и сюда вплоть до самой Карелии, то есть Финляндии, и даже до дикой Ляпунии (это племя на больших горах у Ледовитого моря), и оттуда приводили их к нему, лядащих этих и злобных советников сатаны. И с их помощью от скверных семян по злому произволу, а не по природе, устроенной Богом, родились у него два сына. Один такой жестокий кровопийца и губитель отечества, что не только в Русской земле о таком чуде и диве не слыхали, но думаю, что поистине нигде и никогда… А другой был безумен, без памяти, бессловесен, как будто родился диким зверем»[205].

Апокалиптические тональности и «высокий стиль» вздохов Курбского выдают искреннюю уверенность князя в силе потустороннего мира и его причастности к бедам Московии. Но одновременно он решительно противится ложным обвинениям в колдовстве – лживым наветам на тех, кто ничем таким никогда не занимался. Для праведников поклеп о сговоре с дьяволом особенно оскорбителен, и князь это подчеркивает. Он многократно уличает Ивана Грозного в том, что тот, будучи рожден от волхвования (о чем всем известно!), других порицает за это, хотя они-то ничем подобным не занимались, то есть царь исполняет роль Сатаны, издеваясь и глумясь над верными Христа. И горе это, такое попущение Господне. И кажется, что в те годы особенно в кругу царя Ивана подобные клеветнические доносы были нормой – едва ли не обязательно присутствовали на фоне заговоров и политической интриги.

* * *

Казни ведунов при Иване Грозном случались многократно, хотя не все они четко зафиксированы. Впоследствии он даже внес некоторых в Синодик опальных, составленный ок. 1583 г. для поминовения пострадавших за время его правления. Среди казненных по делу Старицких в октябре 1569 г. там упоминается сразу вослед за священниками «ведун баба Мария» из Китай-города. А в Новгороде по прибытии царя зимой 1570 г. были казнены «15 баб, называли их ведуньями» [206]. Колдовство фигурировало среди обвинений в отношении митрополита московского Филиппа Колычева в 1568 г. Священники вообще были на передовой в контактах с потусторонним, а потому в зоне особого риска.

После умершего в 1563 г. Макария митрополичью кафедру занял Афанасий, но продержался чуть более двух лет и вернулся в Чудов монастырь. На его место царь вызвал из Соловецкого монастыря игумена Филиппа, который издали казался ему образцовым духовным пастырем. Но и здесь согласие продержалось чуть более двух лет. Осенью 1568 г. опричники схватили митрополита Филиппа прямо во время службы. Над ним планомерно публично издевались, а потом бросили в загаженный хлев, где оковы с него неведомым образом спали. А когда к узнику запустили голодного медведя, тот отказался прикасаться к архиерею. Эти события в окружении царя восприняли как результат чародейства. Царь хотел сжечь колдуна, но его уговорили решить дело по-тихому: Филиппа выслали в загородный монастырь и там удавили. За кудесы служители приняли чудотворения Святого мученика Филиппа.

После разгрома новгородского «гнезда порока» Иван Грозный только в конце 1571 г. согласовал назначение туда новым архиепископом игумена Чудова монастыря Леонида. Но вскоре тот тоже попал в опалу. Хронология событий в источниках запутана, то ли это 1573 г., то ли 1575 г., но в целом ясно, что расследование в отношении Леонида совпало с делом врача и колдуна Елисея Бомелия, который, возможно, дал показания, порочащие священника.

Находившийся тогда в Москве английский поверенный Джером Горсей отразил канву событий в своих записках следующим образом – судя по всему, речь об октябре 1575 г.: