Колесница Солнца. Восемь тетрадей индийской классической лирики в переводах С Северцева

В царство сна проникло пробужденье:
    разгорелась голубая высь,
Зажужжали пчелы на рассвете,
    с криком в небо ласточки взвились,
Заворочались слоны в загонах,
    и заржали в стойлах жеребцы,
На дворах захлопотали слуги,
    и помчались из ворот гонцы.
Во дворце старик раджа проснулся
   рядом с нежноликою женой,
И тихонько дочь его вздохнула —
   пробудилась в спальне расписной.
В полутьме еще горел светильник,
   ароматов легкий дым редел…
Поднялась — и вздрогнула внезапно:
   «Странный сон… Кто мне в лицо глядел,
Ожерелье на меня надел?..»

Волосы откинула на плечи,

   по груди рукою провела —
Незнакомых жемчугов коснулась
   и пугливой ланью замерла.
Сбросила чужое ожерелье,
   непонятным страхом пронзена,
Увидала пальмовые листья,
   а на длинных листьях — письмена.
С нити золотой сняла посланье,
   не сводя настороженных глаз,
На коленях листья разложила,
   этот почерк видит первый раз:
«…образ твой — как солнце на восходе,
   он душой моею завладел!..»
В чутком сердце родилась догадка:
   «Кто-то знак оставить мне хотел —
Ожерелье на меня надел!..»

Распахнула створчатые окна —

    щебет птиц еще слышнее стал,
Свежий ветер устремился в спальню
    и коснулся смятых покрывал.
Пряный запах с цветников донесся,
    шелест и журчание весны,
И во всем — певучая тревога,
    будто звон серебряной струны.
Слышно, как с кувшинами рабыни
    по тропе спускаются к реке:
Звякают браслеты их ножные,
    раздается смех невдалеке.
Бьют копыта, и бранятся слуги —
    жизнь полна своих забот и дел…
Дочь раджи, закрыв глаза, мечтает:
    «Он вернется! Он мне ждать велел —
Ожерелье на меня надел!..»

И она то снимет ожерелье,

    то опять торопится надеть,
То в руках перед глазами держит,
    чтоб его получше разглядеть,
То кладет на пеструю подушку,
    смотрит — не насмотрится никак,
Словно ждет, что станет вдруг понятней
    этот яркий молчаливый знак.
Сколько звуков раздается в мире —
    все вокруг звенит, зовет, поет,
Ветер ластится, смеются окна —
    тайны ей ничто не выдает!
Ропщет память — нечем ей заполнить
    этот жгучий, горестный пробел…
Дочь раджи мучительно гадает:
    «Кто же тот, что ночью здесь сидел,
Ожерелье на меня надел?..»

Кто? Откуда? И каков он с виду?

    Как он, дерзкий, во дворец проник?
Темных глаз огонь неутолимый
    сквозь туман почудился на миг…
Рядом с нею он сидел на ложе —
    трогал руки, волосы, плечо…
Это от его прикосновений
    до сих пор свежо и горячо!
Дрогнула, лицо в ладонях пряча,
    слезы так и брызнули из глаз:
Почему предательский светильник
    от стыда и гнева не погас?
Кто бы ни был он, смельчак безумный,
    но всему на свете есть предел!..
На подушки, зарыдав, упала:
    «Как он оскорбить меня посмел —
Ожерелье на меня надел!..»

Дни проходят грустной вереницей:

    отпылали цветники весны,
Вот уже густыми облаками
    небеса с утра омрачены.
Поднялись туманы-великаны —
    горы и леса заволокли,
Днем и ночью льется дождь холодный
    в сердце истомившейся земли.
Мир как будто плачет и смеется,
    снова солнце плавит синеву,
И опять весна свои богатства
    из корзины сыплет на траву.
Кто узнает: будет ли счастливым
    или полным слез его удел?..
Дочь раджи глядит в окно тоскливо:
    «Где же тот, кто был так добр и смел —
Ожерелье на меня надел?..»