Колесо страха

— Ранчо, которое приобрел де Керадель, — объяснил мне Билл. — Принадлежало семье Партингтон на протяжении поколений. Последний из них умер года четыре назад. Я говорил Макканну об этом. Продолжайте, Макканн.

— Он, значит, выслушал меня, и лицо у него стало такое испуганное, — сказал Макканн. — Потом говорит, что моим дедом, наверное, был Эбен Партингтон, который после Гражданской войны поехал на Запад, и я сказал, что да, потому что деда звали Эбен, но он вроде как затаил на семью обиду и особо о них не говорил, потому я и решил вернуться в родные края. Сказал ему, мол, думал, если выкуплю дом и буду в нем жить, то вроде как смогу примириться с теми призраками, которые деда-то моего отсюда вышвырнули. Это был, конечно, выстрел в небо, но я угодил в яблочко. Старик разговорился. Сказал, что я точно внук Эбена, потому что Партингтоны никогда обид не забывали. Потом сказал, что маловато шансов выкупить землю обратно, потому что француз угрохал на нее кучу денег, но якобы рядом есть местечко, и он может позаботиться, чтобы сторговать его задешево. Еще сказал, что если бы я и выкупил ранчо Партингтона, то мне б там не понравилось. И смотрел на меня так испуганно, гадая о чем-то. Я сказал, что твердо намерен вернуть родную землю, — я, мол, всегда вроде как думал, что этой земли тут завались, не то что на Западе. И спросил, что там на ней понастроил француз. Ну, старый козел достал карту, показал мне участок. Он прилегает прямо к морю — там узкий перешеек, мож’, в тыщу футов. Потом участок расширяется, и в нем, я мыслю, где-то две тыщи акров. Он мне сказал, что француз построил стену в двадцать футов высотой через этот перешеек с воротами в центре. Но через эти ворота никто не ходит. Все, что идет на ранчо из деревни, включая почту, забирает охрана. Иноземцы, говорит, забавные темнокожие коротышки, всегда заранее готовят деньги и ничего не говорят. Сказал, забирают припасы на лодке сразу помногу. Еще у них есть грузовик, ферма, скотина — коровы, овцы и вроде того, свора собак. Говорит, никто собак не видел, кроме одного парня, а тот… И тут он затыкается и пялится на меня так испуганно. Ну, я беру это на заметку, но дальше вроде как не стал на него давить. Спрашиваю, был ли кто внутри и что там как, а он говорит: «Нет, никто, кроме того мужика, что…» — и снова заткнулся. Ну, я думаю, что он о том же, который видел собак. Все интереснее и интереснее, думаю. Говорю, чего же это, вдоль всего побережья неоткуда пробраться и посмотреть? Но он говорит, что там кругом скалы и всего три места, где можно на лодке причалить, и все они охраняются, как и ворота. И смотрит на меня подозрительно так. Я говорю: да, точно, вспомнил, мне ж батя рассказывал. И дальше о береге, значит, не говорю. Спрашиваю просто, что да как, что построили, он отвечает, что они разбили сад камней. Говорю, кому на хрен понадобился сад камней в таком каменистом месте? Он выпил и сказал, что это другой сад камней, а может, и не сад вовсе, а кладбище, и опять смотрит испуганно так, побледнел аж. Мы еще выпили сидра, и он мне сказал, что зовут его Эйбрахам Хопкинс, и сказал еще, что где-то через месяц после того, как француз сюда перебрался, пара рыбаков возвращалась домой и у них мотор заглох в аккурат напротив дома Партингтонов. Яхта француза как раз причалила, и с нее на берег сходили люди. И пока рыбаки дрейфовали, они насчитали больше сотни людей. Говорит, еще месяц спустя мужик из Беверли, Джим Трейнор, значит, едет ночью, глядь, вдоль дороги парень, шатаясь, бредет. Тот парень видит свет фар, пытается удрать, но падает. Тейлор выходит, замечает, что тот в одних подштанниках и на шее у него сумка, валяется в отключке. Тейлор его подобрал и отвез в «Беверли Хаус». Тут его отпоили ликером, и он пришел в себя, но оказалось, что это итальянец, который не до хрена понимает по-английски, да еще и напуган до полусмерти. Все, чего он хотел, — это получить какую-нибудь одежонку и убраться прочь. И открывает сумку, а в ней деньги. Они выяснили, что он сбежал с ранчо де Кераделя, прыгнул в воду и плыл, пока не выбрался за стену, а потом и на сушу. Он говорил, что они вытесывали огромные камни и устанавливали их, как надгробные плиты, вокруг дома, который строили в центре. Говорил, эти камни в высоту под двадцать-тридцать футов.

Я почувствовал, как по моей спине пробежал холодок.

— Повторите, мистер Макканн! — попросил я.

— Лучше я расскажу так, как умею, док, — терпеливо сказал южанин.

— Я знаю, о чем ты подумал, Алан, — осадил меня Билл. — Пусть Макканн продолжает.

И Макканн продолжил: