Колесо страха

Имелся там и камин — такой можно увидеть в любом старом доме Нью-Йорка. На стенах висело несколько репродукций. Огромный стол, напомнивший Уолтерс «столы в тронных залах королей», оказался вполне обычным столиком, заваленным кукольными платьицами и выкройками к ним.

Моя тревога нарастала. Если Уолтерс выдумала убранство этой комнаты, что еще в ее дневнике было лишь вымыслом? Не зря ведь я, прочитав его, счел историю Уолтерс плодом бурной фантазии.

И все же она не солгала, говоря о глазах и голосе мадам Мэндилип, не преувеличила особенности ее внешности, не ошиблась в описании ее племянницы.

Голос мадам Мэндилип вывел меня из замешательства.

— Вас интересует моя комната? — Она произнесла это мягко, но мне показалось, что в ее голосе прозвучало скрытое веселье.

— Любая комната, где работает истинный творец, интересна. А вы творец, мадам Мэндилип.

— И откуда же вам это известно? — проворковала она.

Похоже, мне не стоило так говорить.

— Я большой поклонник искусства. И я видел ваши куклы. Чтобы признать в Рафаэле гения, не понадобится целая галерея его картин. Достаточно одной.

Она улыбнулась, лучась доброжелательностью.

Закрыв за мной дверь, женщина указала на кресло у стола.

— Вы не против подождать несколько минут, прежде чем я покажу вам кукол? Мне нужно завершить работу над платьем. Я обещала доделать куклу сегодня, и скоро придет малышка, которой не терпится ее купить. Это не займет много времени.

— Нет, что вы. — Я опустился в кресло.

— Тут так тихо, — мягко сказала она. — А вы, похоже, устали. У вас тяжелая работа, верно? Вы устали…

Я откинулся на спинку кресла и вдруг понял, что действительно устал. На мгновение я потерял бдительность и зажмурился. Открыв глаза, я увидел, что мадам Мэндилип села за стол.

И я увидел ее руки. Длинные холеные белые пальцы. Я никогда не видел такой красоты. Ее глаза, казалось, жили своей жизнью, вот и ее руки словно не были связаны с телом. Мадам Мэндилип опустила их на стол.

— Как приятно побывать иногда в такой тишине. — Ее голос убаюкивал меня. — В месте, где царит мир и покой. Мы все иногда так устаем… Так устаем… Усталость наваливается на нас… Наваливается…

Она взяла со стола кукольное платье и начала шить. Тонкие белые пальцы мелькали, иголка поблескивала, вторая рука все поворачивала, поворачивала платье… Какое удивительное движение… ритмичное… как мелодия… сколько в нем покоя…

— Ничто из внешнего мира не побеспокоит вас… Тут можно отдохнуть… уснуть… — нашептывала мадам Мэндилип.

Я с трудом заставил себя оторвать взгляд от танца этих рук, этих холеных чудесных пальцев. Как ритмично они двигались… навевая покой…

Мадам Мэндилип не сводила с меня глаз, она говорила так нежно, и меня объяло чувство безмятежности.

Ничего страшного, если я позволю себе немного отдохнуть, наберусь сил перед предстоящим боем. Ведь я так устал. Я даже не понимал раньше, насколько я устал!

Мой взгляд вновь устремился к ее рукам. Странные руки — они не принадлежат этому огромному мерзкому телу. Как и глаза. И голос.

Может, так и есть! Может, исполинские телеса были лишь прикрытием, способом утаить настоящее тело мадам Мэндилип. Каково же оно? Неужели оно столь же прекрасно, как эти руки, эти глаза, этот голос?

Мадам Мэндилип напевала какую-то странную песню — она нагоняла сон, баюкала, мелодия успокаивала мои взбудораженные нервы, утоляла жажду покоя, обволакивала усталое сознание, как баюкали эти мерные движения рук… Как баюкал этот взгляд: «Усни… усни…»

Но что-то внутри меня отчаянно сопротивлялось. Рванувшись вперед, я сумел стряхнуть наваждение. Ловя воздух ртом, я сумел вынырнуть на поверхность сознания и только тогда понял, насколько далеко прошел по дороге сна. На мгновение, уже на пороге пробуждения, я увидел комнату такой, какой ее видела Уолтерс: огромную, залитую мягким слабым светом, с изящной антикварной лепниной, гобеленами, резными узорами, в которых, казалось, сновали какие-то тени — и смеялись, смеялись надо мной! На стене висело зеркало — верно, не зеркало, а кристально чистая вода в раме, и были узоры на ней, и их отражение подрагивало; все, как описывала Уолтерс, ведь эта дрожь и мне напомнила, как качается трава на берегу лесного озера, когда ее колышет ветер.

А потом словно рябь прошла по всей этой колоссальной комнате — и видение исчезло.

Я стоял перед перевернутым стулом в той комнате, куда меня привела мадам Мэндилип. А сама женщина возвышалась прямо передо мной. Она смотрела на меня — озадаченно и, как мне показалось, с досадой. Будто я внезапно прервал ее…

Прервал? Когда она успела встать из-за стола? Как долго я спал? От чего спасся, чудовищным усилием воли вырвавшись из паутины навеянного ею сна?

Я попытался заговорить — и не смог.