Колесо страха

Возвращаясь в гостиницу, я думал только о Хелене. Ее медно-каштановые волосы, ее глаза цвета янтаря — вот все, что занимало мои мысли. Воспоминания о мадемуазель Дахут словно стерлись, осталась лишь серебристая дымка с двумя фиалковыми сполохами, белая гладкая маска с прорезями глаз. Я был счастлив.

В номере я начал раздеваться, насвистывая. Образ Хелены все еще маячил передо мной, ясный, отчетливый. Я сунул руку в карман и достал серебряный браслет с черным камнем. И лицо Хелены померкло, сменилось лицом мадемуазель Дахут — огромные нежные глаза, улыбка играет на губах… Я видел ее столь ясно, будто она предстала передо мной во плоти. Я отшвырнул браслет, точно ядовитую змею.

Но когда я лег спать, мне все еще виделась мадемуазель Дахут, а не Хелена.

ГЛАВА 8 Башня Дахут. Нью-Йорк

На следующее утро я проснулся с головной болью. Мне приснился кошмар: куклы с иглами длиной в фут пляшут с розовыми тенями, водя хороводы вокруг огромных камней, а Хелена и мадемуазель Дахут целуют и обнимают меня. Я имею в виду, что Хелена приникала ко мне, целовала, а затем превращалась в Дахут, та целовала меня и превращалась в Хелену, и так далее, и так далее.

Думая об этом сне, я вспомнил о необычном развлечении в Алжире в заведении под названием «Дом сердечных услад». Это заведение принадлежало одному французу, любителю гашиша и потрясающему философу. Мы с ним подружились. Думаю, мне удалось завоевать его благосклонность своей идеей корпорации «Ад и рай», столь заинтересовавшей мадемуазель Дахут и де Кераделя. Тот француз процитировал Омара Хайяма:

«Ад и рай — в небесах», — утверждают ханжи.
Я, в себя заглянув, убедился во лжи:
Ад и рай — не круги во дворце мирозданья,
Ад и рай — это две половины души[27]

.

Он сказал, что моя идея была не столь уж оригинальна, ведь именно ею — как и этим четверостишием — он пользовался, когда открывал свое столь прибыльное заведение. В его «Доме» работало несколько суфиев-отступников. Суфии — истинные мастера иллюзии, их фокусы поражают воображение. У того француза работало также двенадцать девушек — красавиц, каких я еще не видывал: белые, азиатки, негритянки, метиски. Когда в «Дом» приходил клиент и заказывал «сердечную усладу», самую дорогую услугу в том заведении, двенадцать обнаженных девушек становились в круг — большой широкий круг в огромной комнате. Взявшись за руки, они вытягивали руки вперед. В центре круга становились суфии с барабанами, рядом с ними занимал место и клиент. Суфии заводили песнь, выполняя ритуальные действия. Девушки пускались в пляс, кружа все быстрее и быстрее. Белые, азиатки, негритянки и метиски — они словно сливались воедино, образуя одну совершенную деву, девушку его мечты, как поется в сентиментальных песнях, девушку с чертами Афродиты, Клеопатры, Фрины[28], всех красавиц. Девушку, которую клиент всегда вожделел, сознавал он это или нет. С этой девушкой он отправлялся в покои, чтобы вкусить своей услады.

«Была ли девушка, с которой он возлег, той, что он видел? Откуда мне знать? — Француз пожал плечами. — Я, как сторонний наблюдатель, могу заверить вас, что в зале всегда оставалось одиннадцать девушек. Но если клиент видел воплощение своей мечты — то почему бы нет?»

Этот сон, в котором Хелена и мадемуазель Дахут превращались друг в друга, пробудил во мне желание, чтобы они слились воедино, как девушки в том суфийском ритуале. Тогда мне не о чем было бы беспокоиться. Во сне в какой-то момент Дахут начала побеждать, она пребывала в том теле дольше. Ее уста приникли к моим… и вдруг мне почудилось, что я вижу образ пожара — и в центре пожара был человек, привязанный к столбу. Прежде чем я сумел разглядеть его лицо, пламя поглотило его, закрыв от меня огненной завесой. А потом мне вспомнилась вода — бурные волны моря… И в тех волнах — бледно-золотистые волосы Дахут, ее фиалковые глаза, утратившие голубизну… Они остекленели в смерти… Мертвые глаза Дахут…

И тогда я проснулся.