Я пылал ненавистью к жителям Иса, чародеям и чародейкам, и лелеял план, как уничтожить их раз и навсегда, покончить с ужасающими ритуалами Алькараза и изгнать из храма то зло, что по призыву Дахут и жрецов Иса навлекло смерть и муки на мой народ. Все это я понял сразу же, в один момент, пока был владыкой Карнака и одновременно Аланом Каранаком, который угодил в сети мадемуазель де Керадель и видел то, что она показывала ему. Алан Каранак знал это, но владыке Карнака то было неведомо.
Я слышал легкий перезвон струн лютни, слышал смех, подобный шелесту волн, и голос — голос Дахут!
— Владыка Карнака, закат скрывает твои земли. Неужто ты не вдосталь нагляделся на море, любимый? Его объятия холодны, а мои горячи.
Я отвернулся от окна, и на мгновение древний Карнак и древний Ис показались причудливым сновидением. Ведь я все еще был в том же доме, из которого, как мне казалось, меня вынес танец теней. Это была та же комната, восьмиугольная, освещенная розовым светом, с драпировками на стенах, на которых извивались зеленые тени, — а передо мной на низком табурете сидела Дахут с лютней в руках, облаченная в те же одежды зеленого цвета моря, и волосы ниспадали ей на грудь.
— Вы и вправду ведьма, Дахут, — сказал я. — Я опять угодил в вашу ловушку.
Я отвернулся и снова взглянул на знакомые огни Нью-Йорка.
Но нет. Я не сказал этого и не сделал. Я понял, что иду прямо к ней, и вместо слов, которые собирался сказать, услышал другие, доносящиеся из моего рта:
— Ты дитя моря, Дахут… И если твои объятия горячи, то сердце твое не ведает жалости.
И вдруг я понял, что — сон ли, иллюзия ли — это был Ис, и, хотя частично я все еще был Аланом Каранаком, но смотрел глазами, слышал ушами и жил в теле владыки Карнака. Я не мог управлять им, а он не знал о моем присутствии. Мне же оставалось лишь наблюдать за его действиями. Я словно был актером, который смотрит на самого себя в спектакле, — только я не знал ни сцен, ни реплик. Очень странное состояние. Я подумал, что Дахут либо воспользовалась постгипнотическим внушением, применив ко мне гипноз ранее, либо вообще погрузила меня в транс прямо сейчас. Я почувствовал легкое разочарование. Но в тот же миг — со скоростью космической ракеты — эта мысль, пробившись на поверхность сознания, покинула мою голову.
Дахут взглянула на меня и расплела ниспадавшие косы — при этом глаза ее были полны слез.
— Многие женщины проливали слезы, — холодно сказал я, — по мужчинам, которых ты убила, Дахут.
— С тех пор как месяц назад ты прибыл в Ис из Карнака, я не знала покоя, — прошептала она. — Пламя снедает мое сердце. Что мне и что тебе до любовников, бывших раньше, ведь, пока ты не явился, я не знала любви? Я более не убиваю — я изгнала свои тени.
Я мрачно спросил:
— Но что, если они не желают быть изгнанными?
Она отбросила волосы за плечи, внимательно глядя на меня.
— Что ты имеешь в виду?
— У меня есть слуги, — ответил я. — Я обучаю их, чтобы они служили только мне, не признавая иных господ. Я кормлю их и даю им кров. И затем я прогоняю их — перестаю кормить, лишаю крыши над головой. Что будут делать мои голодные бездомные слуги, Дахут?
— Хочешь сказать, что мои тени могут восстать против меня? — спросила она недоверчиво.
Женщина рассмеялась, но затем ее глаза сузились.
— И все же в твоих словах что-то есть. А то, что я сотворила, могу и отменить.
Мне показалось, что по комнате пронесся вздох, что на мгновение драпировки на стенах затрепетали. Даже если это и было на самом деле, Дахут не обратила на это никакого внимания.
— В конце концов, они меня не любят — мои тени, — задумчиво произнесла она. — Они делают то, что я прикажу, но не любят меня… свою создательницу. Нет!
Я, Алан Каранак, лишь улыбнулся, но затем понял, что другой я, тот, который был владыкой Карнака, воспринимал эти тени всерьез… как и Дик!
Она встала, обвила мою шею белыми руками, и ее аромат, подобный аромату таинственных морских цветов, окутал меня. Ее прикосновение заставило мое тело воспылать страстью.
— Возлюбленный мой, ты избавил мое сердце от иной любви, — томно сказала она. — Ты пробудил меня для любви… Почему ты не любишь меня?
— Я люблю тебя, Дахут, — твердо ответил я. — Но я не верю тебе. Как я могу быть уверен в том, что твоя любовь долговечна? Что я не стану тенью, когда наскучу тебе, как стали ими другие твои любовники?
— Я же сказала тебе, — прошептала Дахут, потянувшись ко мне губами, — я не любила никого.
— Одну ты любила, — ответил я.
Она отстранилась, посмотрела на меня, сверкнув глазами.
— Ты говоришь о ребенке. Ты ревнуешь, Ален, — а значит, любишь меня! Я отошлю девочку прочь. Нет — если ты хочешь того, я убью ее.