Из большой комнаты за скрытой дверью доносились приглушенные музыка и пение. Чудные мелодии, показавшиеся мне смутно знакомыми. И мне помнилось, будто те музыканты находились одновременно и в соседней комнате, и где-то далеко-далеко отсюда. Словно и не музыка то была, но тень музыки. Тень музыки? Мне вдруг вспомнилось, как Дик описывал пение тени, и по спине у меня побежал холодок. Я поднял взгляд от тарелки и увидел, что Дахут удивленно смотрит на меня. Удивленно и насмешливо. И тогда во мне проснулся гнев. Необъяснимый страх отступил. Да, она была красивой женщиной, опасной женщиной, но не более того. Только от меня зависит, насколько явной станет скрытая опасность. Я не сомневался, что Дахут знает, о чем я думаю. Она подала знак слугам, и те убрали со стола, оставив только вино.
— Выйдем на террасу, — будто невзначай сказала она. — Возьми вино, Ален. Оно тебе понадобится.
Рассмеявшись, я взял бутылку и бокалы и прошел за ней за гобелен, в комнату, откуда лился розоватый свет.
Это была ее спальня.
Как и предыдущая комната, спальня оказалась восьмиугольной, но стены были не прямыми, а наклонными, они широким конусом сходились наверху. Собственно, две комнаты составляли некое подобие двойной башни, и я подозревал, что стены здесь скорее декоративные: одно большое помещение потом оборудовали под два. В спальне стены покрывали такие же зеленоватые занавеси, только на них уже не было изображений. Проходя мимо, я заметил, что ткань меняет цвет: от темного, как океанские глубины, до светлого, как бледно-лазоревые воды отмели. На них двигались тени: всплывали из глубин и выныривали наружу, потом лениво скрывались вновь.
Здесь я увидел низкую широкую кровать, антикварный шкаф, украшенный искусной резьбой комод и кушетку. Розовый свет лился из светильников, укрытых в арке потолка. И вновь во мне возникло то неприятное чувство, как и при первом взгляде на черный камень в браслете, — комната показалась мне знакомой.
Застекленная дверь вела на террасу. Я поставил вино на столик и вышел на свежий воздух. Дахут последовала за мной. Ее «башня» находилась на верхнем этаже здания, как я и предполагал в самом начале, — квартира была угловой, окна, должно быть, выходили на юг и восток. Справа открывалась фантастическая панорама ночного Нью-Йорка. Внизу серебристой лентой вился пролив Ист-Ривер, украшенный изумрудными вкраплениями мостов. В двадцати футах внизу располагалась еще одна терраса, и отсюда было видно все, что там происходит: дом строился уступами.
— Это похоже на вашу башню в древнем Исе, Дахут? — в шутку спросил я. — С такого балкона слуги сбрасывали любовников, надоевших вам?
Шутка была грубоватой, но Дахут сама напросилась. Кроме того, во мне все еще бурлил тот же необъяснимый гнев.
— Там было не так высоко, — ответила она. — И ночи в Исе были другими. Ты смотрел на небо и видел звезды, а не любовался городом, раскинувшимся внизу. Моя башня выходила на море. И я не сбрасывала любовников с балкона, поскольку в смерти они служили мне лучше, чем в жизни. А этого не добиться, выбросив их из башни.
Она говорила спокойно и совершенно серьезно. Не знаю, правдивы ли были ее слова, но я ни на секунду не усомнился в том, что она сама в них верит.
Я схватил ее за запястья.
— Это вы убили Ральстона?
— Ну конечно, — столь же спокойно ответила она.
Прижав ко мне ножку, Дахут подалась вперед и заглянула мне в глаза.
К моему гневу прибавилась ревность.
— Он был вашим любовником?
— Он не стал бы им, встреть я тебя раньше.
— А остальные? Вы убили и их тоже?
— Ну конечно.
— И они тоже были…
— Встреть я тебя раньше…
Мне хотелось сдавить руками ее горло. Я попытался выпустить ее запястья, но не сумел. Она словно приковала меня к себе. Я и пальцем пошевелить не мог.
— Да вы цветок зла, Дахут, и корни ваши — в аду. Вы польстились на его деньги, как и любая продажная девка?
Отстранившись, девушка засмеялась, я видел триумф в ее глазах, ее улыбке.
— Тогда, давно, тебе не было дела до моих бывших любовников. Почему же они тревожат тебя теперь, Ален? Нет, меня привлекли не его деньги. И умер он не потому, что уже передал их мне. Я просто устала от него, Ален… но он мне нравился… А Бриттис уже так давно не веселилась, бедная девочка… Если бы он не нравился мне, я не отдала бы его Бриттис…
И тут ко мне вернулся здравый смысл. Безусловно, мадемуазель Дахут разыгрывала меня — из-за того что вчера я вел себя неподобающим образом. Конечно, она воспользовалась странноватым методом, чтобы подтрунить надо мной, зато ее план сработал.
Мне стало очень стыдно.
Я отпустил ее руки и посмеялся вместе с ней… Но почему же гнев и всепоглощающая ревность вдруг объяли меня?
Я постарался отбросить мысли об этом.
— Дахут, ваше вино оказалось крепче, чем я предполагал, — виновато сказал я. — Я вел себя как глупец и прошу у вас прощения.
Она загадочно взглянула на меня.
— Прощения? Как странно… Ах, мне, впрочем, холодно. Вернемся в комнату.