Заниматься мамиными вещами по сравнению с папиными было гораздо труднее, по многим причинам, и должен по правде сказать, я ими и не занимался: эти тысячи фотографий, на самом деле прекрасных, смущали и порой даже ранили меня; когда попадались портреты архитекторов и художников, с которыми мама сотрудничала, я задавался вопросом, которые из них были ее любовниками, и у меня каждый раз сжималось сердце, когда я видел всех этих людей, все эти таланты, весь этот бурливший вокруг нее мир, где для папы не было даже крохотного местечка. Правда, и его доблестные подвиги – коллекционирование «Урании», мелкое моделирование и макеты в натуральную величину – исключали мамино присутствие, но по крайней мере там никого не было, это был одинокий мир одинокого Пробо. В маминых работах, напротив, был целый мир мужчин, женщин, искусства, талантов, архитектуры, предметов, губ, сигарет, улыбок, разговоров, туалетов, обуви, музыки, пейзажей, и она с фотоаппаратом в руках была в центре всего этого, все это бурлило вокруг нее, все, там было все, кроме Пробо. Это меня и сдерживало. Думаю, я ревновал, ну или что-то в этом роде. Но видишь, как устроен мир, даже не занимаясь этим, я сумел пристроить ее архив. Место хранения – Фонд Дами-Тамбурини. Я понимаю, тебе ничего не говорит это имя, мне оно тоже ничего не говорило, пока случай не свел меня с самим Луиджи Дами-Тамбурини, сиенцем, наследником значительного семейного состояния, состоящего из недвижимости, земель, озера (!), плотины (!), но главное – небольшого, но преуспевающего инвестиционного банка и его Фонда, занимающегося иконографией двадцатого века. Дело было так: один знакомый пригласил меня поучаствовать в благотворительном турнире «Двойной детектив» в Кашинах, организованном на выставке моды в неделю показа новой мужской коллекции «Питти Уомо», и, как ты понимаешь, там было полно всяких знаменитостей и ловеласов, которые не умеют даже подбросить мячик, – а я возобновил регулярные тренировки, я в хорошей форме, и, что говорить, я силен и, следовательно, был приглашен на этот «Двойной детектив» для его технической квалификации. «Двойной детектив», если тебе неизвестно, – это парный турнир, в котором напарники перед каждым сетом выбираются по жребию, случайно. До полуфинала я добрался вполне легко, а вот в полуфинале мне достается этот Дами-Тамбурини. В пару, я имею в виду. Он ничего себе, сказать честно, хотя, надо признать, невероятный мазила, и несмотря на две тыщи пропущенных им мячей, мы побеждаем. В финале мы снова по жребию оказываемся вместе, и вот тогда это было сражение: соперники попались сильные, Дами-Тамбурини на сей раз пропустил меньше мячей, и мы выиграли финал. Он, Дами-Тамбурини, был на седьмом небе, благодарил Бога за то, что ему выпало два раза подряд играть со мной, и, чтобы выразить мне свою безмерную благодарность, пригласил меня на ужин в Вико-Альто, на свою виллу, возле Сиены, сначала один раз, потом второй, и во время ужинов расспрашивал обо мне, о моей жизни, рассказывал про свою. (Кстати, порасспросив у людей, я выяснил, что он гемблер и что та самая вилла, на которую он меня приглашал пару раз в месяц, превращается в подпольный клуб, но я ничего ему не рассказывал о своих былых пристрастиях.) В ходе наших бесед он поведал мне о своем фонде, который как раз занимается частными фотоархивами, коллекциями афиш, почтовых открыток, манифестов и тому подобным, связанным с искусством двадцатого века. Тогда я ему рассказал про архив нашей матери, так, для пробы. Он мне сказал, что лично фондом не занимается, набрал на мобильнике номер и связал меня с президентом фонда, который сразу назначил мне встречу на следующий же день. Я привел его на площадь Савонаролы и показал мамин архив в том беспорядочном состоянии, в каком она его оставила; я и сам, можно сказать, впервые как следует все рассмотрел, потому что до тех пор, как я уже говорил, у меня не лежало сердце, и только тогда я сообразил, насколько он ценный: там, Джакомо, сотни потрясающих портретов архитекторов, дизайнеров и художников, все черно-белые, отдельная серия посвящена женщинам-архитекторам, без малого самая полная в Италии; прекрасные секвенции, которых я никогда не видел, процесса изготовления изделий из пластика (настольных ламп, столиков, стульев), от проектирования в мастерской до отливки на фабрике; охвачены практически все выставки и экспозиции групп радикальной архитектуры шестидесятых-семидесятых годов и огромное количество вечеров зримой поэзии, есть вдохновляющая серия «ангелов грязи» 1966 г., о которой я тоже ничего не знал, и на одной из ее фотографий, Джакомо, в толпе этих ангелов появляется папа, в высоких резиновых сапогах и военном плаще перед Национальной библиотекой в свете фонаря, освещающего его улыбающееся лицо с зажатой в зубах сигаретой. Единственный след его присутствия в море отпечатков и негативов, накопленных мамой за всю ее жизнь. Говорю тебе, это чудо, что мы появились на свет.
