Колибри

В общем, зашёл я вчера домой. И в какой-то момент, сам не знаю почему, меня потянуло в комнату Ирены. Я, конечно, знал, что там всё как прежде, я ведь не раз туда заглядывал, ещё когда там жил, и потом, когда наведывался из Рима на праздники. Знал, что при маме с папой она всегда стояла нетронутой, прибранной, даже кровать заправлена, будто Ирена в любой момент может вернуться. Ну, открыл я дверь, вошёл, осмотрелся: кровать, синее покрывало, на столе чистота, на полках бардак, одна лампа симпатичная, другая – редкостное уродство, гитара на стойке, пластинки, проигрыватель, постер с Жаком Майолем на дверце шкафа, плакат Лидии Ланч и кукольный «Дом над водопадом», который сделал для неё папа, – настоящий шедевр. Вошёл, осмотрелся и вышел. Сказать по правде, раньше я это чаще делал: теперь, когда хожу по дому и проверяю, не случилось ли где чего, в эту комнату обычно не заглядываю, поскольку уверен, что проблем в ней не будет, то есть, конечно, больше не будет. Здесь теперь царит безмятежность, если ты понимаешь, о чём я. Но вчера утром, уж и не знаю почему, я вошёл – и не просто осмотрелся, а посидел на кровати, смяв идеальную гладь синего покрывала. Потом включил лампу – ту, что посимпатичнее. Сел за стол. Так вот, если бы за все эти годы, а их, согласись, было немало, меня спросили, что лежит на столе в безмятежном покое Ирениной комнаты, я бы ответил «ничего». В смысле, назвал бы эту лампу, карту мира от National Geographic под стеклом и барельеф «Шоу ужасов Рокки Хоррора» в рамочке, который Ирена так и не удосужилась повесить на стену, – то есть ровным счётом ничего. Однако, кое-что на столе всё-таки было, причём было всегда – и есть. Книга. Одна из тех старых, но прекрасно сохранившихся книг, без картинок на обложке, зато обёрнутая такой же блестящей веленевой бумагой, как папины романы «Урании». Желтоватая, она практически сливалась со столешницей, вот я её и не замечал. Сборник стихов, называется «Времена года», автор Джакомо Прамполини – я о таком даже не слышал. Взял книгу в руки, погладил: эта веленевая бумага так и просится, чтобы её погладили. Потом наугад открыл. Точнее, не совсем наугад: открыл там, где она, книга, сама захотела открыться, то есть на странице 25, откуда выпал и немедленно слетел куда-то под стол сложенный пополам тетрадный листок. Но прежде чем его поднять и развернуть, я прочёл напечатанное на этой странице стихотворение. Вот оно:

Тобою оставлена,

ты знаешь, я буду рыдать;

ты так рассчитал, ты, уверена, думал: