Колибри (СИ)

Я не могу отвести глаз от мёртвого лица, оно проступает через ткань, очерчивая красным линию подбородка. Брат толкает меня, кричит, потом бьёт по лицу коротко, несильно, как тогда ударила его мать. Я смотрю на Петера, но вижу перед собой белое лицо, наполовину, как маской, залитое кровью.

Наконец мы идём домой. Я еле передвигаю ноги. Хочется кричать, обливаясь слезами, но я не могу.

Весь день, всю ночь передо мной лицо, накрытое белой петрикиной майкой. Я уже злюсь на себя: да что это такое, в конце концов я почти не знала этого человека.

Утром, едва одевшись, я направилась к дому Антона. Нет, "направилась" не то слово, я брела, не зная, что мне на самом деле нужно. Рассказать ему, как это страшно, когда чужая рука холодеет в твоих ладонях? Наверное, он видел намного более страшные вещи.

Прохладный воздух действовал отрезвляюще. У калитки я совсем оробела. Наверное, ещё слишком рано для визита. Я пошла вдоль ограды. Вдруг за деревьями сада показались фигуры, послышались голоса. Госпожа Тэсс склонилась над большой корзиной, рядом незнакомая девушка в клетчатом платье. Пока я собиралась с мыслями, моя учительница заметила меня.

- Эля? Что-то случилось, ты больна?

Я покачала головой.

- Мне нужен Антон.

Её брови удивлённо приподнялись.

- Это не самая лучшая мысль.

- Мне он очень нужен...

Она отвернулась от меня, потом бросила через плечо:

- Иди домой, Эльвира.

Я стояла, оглушённая. Она вернулась к ограде, повторила мягче:

- Иди домой.

Вот так. Нет больше Пинцера, нет работы, нет Антона. Жизнь моя опустела. Последнюю зацепку выдернули из-под ног.

Я падала в безвоздушное пространство.

Пространство без воздуха, без звука, без света. Без движения. Могила? Нет, свет есть, серый и вязкий. И движение есть . Что-то приближается ко мне, что-то, похожее на птицу или летучую мышь... Это книга! Её листы странно, не по -бумажному шелестят и поблескивают, и вдруг начинают отделяться от картонного переплёта-крыльев... Да это и не страницы вовсе, это сурикены, это тонкие, отточенные лезвия пилы-циркулярки. Они вращаются всё быстрее и несутся на меня, чтобы вцепиться в горло. Но я не могу кричать, не могу пошевелиться... Что это? Кошмарный сон? Я на земле, я лежу без движения и напряжённо прислушиваюсь. Мне чудится свист проносящихся над моим лицом стальных смертоносных крыльев, отвратительный, визгливый звук. Я боюсь шелохнуться, боюсь вздохнуть. Вдруг кто-то тянет за руку -" Вставай!". Рыжеволосый Пинцер, почему-то в тёмных очках: - "Мне нужна помощь, меня нужно вывести отсюда... Пойдём, пойдём!" - он настойчиво тянет меня. Я делаю усилие над собой, нечеловеческое, небывалое усилие и вырываюсь.

***

Неужели ты не слышишь,

Как весёлый барабанщик

Вдоль по улице проносит

барабан

Марш школь-

ных рекрутов

Я не умерла. И даже не заболела. Хотя, после закрытия лагеря с лесопилкой поступила на швейную фабрику и работала в полторы смены. Мой организм оказался прагматичным и несентиментальным. Почки и печень в порядке? Лёгкие функционируют, сердце сокращается? Всё, живи.

Я могла сколько угодно воображать себя на смертном одре, чахнущей, слабеющей, угасающей на глазах. И Антона, глотающего слёзы раскаяния над моей подушкой и приносящего цветы на мою могилу. В действительности я каждый день отсиживала положенные часы в цеху за швейной машинкой, потом ещё подметала или мыла пол. По воскресеньям мама тоже мне спуску не давала, и понемногу её терапия помогла. Боль свернулась калачиком где-то под грудью и как будто затихла . И я старалась её не тревожить, обходила дом госпожи Тэсс за три квартала.

Так прошла слякотная, промозглая зима, приблизилась годовщина окончания войны. Для нас это был грустный рубеж - об отце по-прежнему никаких известий. Но на парад, который готовился в день победы, мы с Петриком собирались пойти. Брат хотел посмотреть на вертолёты, об их готовящемся выступлении много говорили, а на моём присутствии настояла мама. Она боялась, что Петрик ввяжется в какую-нибудь очередную драку.

По правде говоря, я с удовольствием гуляла по нарядным улицам. Здесь, в центре города так всё изменилось! Дома покрашены, от руин не осталось и следа, появилось много легковых автомобилей. Ближе к центральной площади движение перекрыто, машины разноцветным диагоналевым рядом отделяют тротуар от проезжей части, которая тоже полна людей. Петрик разглядывает их с удовольствием - попадаются новые модели и даже иностранные марки. Людей всё больше, становится тесно, трудно проталкиваться вперёд. Я поняла, что парад мы скорее всего не увидим, слишком плотная толпа, не пробиться.

- Ну хотя бы вертолёты разглядим! - Петер подпрыгивает на месте, пытаясь понять, что происходит на брусчатке. Нам почти ничего не видно, но, правда, хорошо слышна музыка и голос ведущего, который комментирует происходящее: